Рэмбо под солнцем Кевира - Конрад Граф

Время потеряло для него свое значение. Оно утратило протяженность и стало сбиваться в кольца — в кольца дней, недель, месяцев. Он заранее знал, что сегодня будет то же, что было и вчера, а завтра повторится то, что было сегодня. Это однообразие дней становилось невыносимым, оно сушило мозг и отравляло душу. Ощущение бессмысленности существования угнетало своей безысходностью.

Автомастерская стояла в самом начале дороги, ведущей из Тусона в Финикс — административный центр штата Аризона. Там, в Финиксе, в самом сердце Кордильер, была родина Рэмбо. Но его давно уже ничто не связывало с ней. Как, впрочем, ничего не связывало и с Тусоном, после того как умерла мать Джека Смита, тело которого он привез ей из далекого Таиланда в цинковом гробу.

Рэмбо проводил взглядом старенький «опель», у которого он только что прочистил карбюратор, и вытер ветошью руки. Со стороны гор надвигались тяжелые облака, оставляя на острых вершинах свои грязные косматые клочья. Резко похолодало. Все вокруг стало сумеречно и неприглядно, хотя время только еще перевалило за полдень. Мерзкая погода! Рэмбо решил зайти на станцию и выпить чашку горячего кофе, но увидел приближающийся со стороны Тусона «джип» и остался на месте. За рулем сидел мужчина в темных очках. Машина была новая и вряд ли нуждалась в помощи механика. Это Рэмбо отметил сразу. И тем не менее, подъезжая к станции, она сбавила ход и мягко притормозила рядом с ним. На ее дверце он увидел красно-голубой знак армии США. Рэмбо выждал несколько секунд, но водитель из машины не выходил. И тогда он нагнулся к открытому окну и спросил:

— Что-нибудь не так, сэр?

— Все так, Джони. Я просто соскучился по тебе.

Дверца хлопнула, стройный прямой господин с седой головой, одетый в черную кожаную куртку, легким шагом обогнул машину и, остановившись против Рэмбо снял очки.

— Здравствуй, малыш.

— Сэр?

Они бросились друг другу в объятия и замерли. Объятия Рэмбо были так искренни, что полковник Траутмэн легонько похлопал его по спине.

— Ты не потерял форму, сынок, — сказал он и, вздохнул полной грудью, когда Рэмбо отпустил его, улыбнулся. — Ты все такой же.

— Это хорошо, сэр?

— Это прекрасно, Джони. Ты когда освободишься?

— Я почувствовал себя свободным, как только увидел вас, — улыбнулся Рэмбо.

И он не лгал. Стоило ему лишь увидеть Траутмэна, как он понял, что его бессмысленному существованию пришел конец. Что заколдованный круг, по которому лениво вращалась вся эта нудная, до ломоты в скулах, жизнь, лопнул, и он вновь ощутил свободу. Ту свободу, которая позволяла ему быть самим собой, а не придатком того, благопристойного общества, которое само по рукам и ногам было опутано тысячью нелепых условностей и предрассудков, порождающих лишь лицемерие и ханжество. И еще он понял, теперь уже окончательно, что обманывался, когда пытался укрыться от самого себя в тихом уголке Кордильер. Грешно обманывать других, себя обмануть невозможно: это равносильно сумасшествию.