Александрийская поэзия | страница 28



О всеблаженный Комат! Ты сам пережил это чудо,

Ты был в ларец замурован, питался ты медом пчелиным;

Так ты дожил до поры, когда все плоды созревают.

Ах, если был бы теперь ты в живых и жил бы со мною!

Коз твоих мог бы прекрасных гонять я на пастбище в горы,

Голос твой слушал бы я; под сосной иль под дубом прилегши,

Ты, о божественный, пел бы, Комат, мне сладкие песни».


90 Так он, окончивши песню, умолк; на это сейчас же

«Милый Ликид, — я ответил, — напевам, и многим и славным,

Нимфы меня обучили в горах, где быков стерегу я,

Песням таким, что их слава домчалась до Зевсова трона.

Та, что спою, — лучше всех; чтоб тебя уважить, начну я

Тотчас ее; ты ж послушай, ты с Музами издавна дружен.

«Да, Симихиду на счастье чихнули Эроты;88 ах, бедный!

Так же влюблен он в Мирто, как влюбляются козы весною.

Что ж до Арата, который из всех — его друг наилучший,

Сердце свое раздирает он к мальчику страстью; Аристис

100 Знает про это, почтеннейший муж; ему Феб разрешенье

Дал бы, чтоб спел под формингу89 он возле треножника песню

И рассказал, как Арат пламенеет, охваченный страстью:

«Пан, получивший на долю прелестной Гомолы90 долину,

Мальчика этого ты в его милые ввергни объятья

Раньше, чем сам позовет, будь Филин это или другой кто.

Если услышишь нас, Пан дорогой, то аркадцы-мальчишки

Пусть по бокам и плечам тебя сциллы стеблем не посмеют

Больно хлестать, рассердившись за то, что еды не хватает.91

Если ж иначе решишь, то будешь всю ночь ты чесаться,

110 Ногтем укусы скребя, уснув на крапивной постели,

Будешь зимою ты жить на холодных Эдонских вершинах,92

Возле Геброна-реки93 обитая, к Медведице близко;

В летний же зной тебе жить на границах страны эфиопов,

Возле Блемийской скалы,94 где и Нила истоков не видно!

Вы же, Эроты, покиньте Библида любимого волны,

Свой Гиетид и Ойкунт, где алтарь белокурой Дионы95

Ввысь вознесен; вы, Эроты, чьи щечки румянее яблок,

Нынче в красавца Филина метните острые стрелы,

Крепче метните! Зачем беспощаден он к милому гостю?

120 Сам же — как плод перезрелый; недаром красотки смеются:

«Горе, ах горе, Филин! тебе красоваться недолго!»

Больше не станем, Арат, у дверей до утра мы томиться,

Ноги себе обивать. Петухов предрассветные крики

Пусть повергают других, а не нас, в огорчения злые.

Пусть-ка отныне Молон отличается в этой палестре.

С нами ж да будет покой, и пусть знахарка-старуха,

Плюнувши, впредь заклянет навсегда нас от бедствий подобных».


Вот что я спел, а пастух, улыбнувшись приветливо снова,