— У тебя Глухов был?
Она крепко стиснула его руку. Окно было открыто. Прямо под окном поднималась красная луна.
Где-то тревожно просвистела птица. Из окна шёл свежий запах молодой картошки.
— А ко мне Епифанов приходил. Сел на завалинку, тихий вдруг стал. Говорит: "Вот и всё, Катенька, надежды мне больше нет! Так что прощай. Глухов пришёл — свататься".
— Ты пойдёшь за него? — спросил Сомов.
— Пойду, Егор! Ему подмога нужна. А я всё стерплю. Не ревнуй, милый мой, хороший. Не ревнуй! Ты моя нечаянная радость! Огонёк ты мой! Я по тебе зарубочку оставила!
И только сейчас Сомов увидел, что на правой руке у неё бинт.
— Что ты сделала?
— Ох нашло! Как поняла про Савву, а ты перед глазами! И сладко, и жить нет возможности! Выскочила, а у нас в кладовке лежала коса. Что толкнуло, поди догадайся. Подошла — да как ширкнула рукой по косе. Прям по шагу! Вишь ты, жилы сберегла. Ничего, зарубочка будет. Потрогаю, тебя вспомню.
Егор стоял взволнованный и не знал, что ему сейчас делать. Хотелось сказать: "Ты выходи за меня!" Но что-то держало его в трезвости. "А может, это малодушие? — думал он. — Ведь такой уже не будет!" Другой же голос говорил: "Не удержать тебе её…" И тогда он тихо сказал:
— Прости.
XXX
Пришло время сенокоса, и, словно что-то вспомнив, люди ожили. По вечерам стали петься песни, а в назначенный день все выходили на луга. Поехала и Лукерья с подругой Марьей Касьяновной. Взяли и Надю.
Сборы были весёлые, хлопотные. Больше говорили о погоде, как да что получится. А приехали, поставили шалашики и, не дожидаясь солнца, вышли на луг. Среди всех выделялся Савва Глухов. Он стоял опершись о косу. Увидев Егора, крикнул:
— Рисовать будешь?
— Буду!
— Бог в помощь! Это красиво. Рисуй.
Рядом в ситцевом платье стояла Катя. Уже всё село знало, что Катерина выходит замуж за Глухова. Они и не таились. Но за эти несколько дней она сильно переменилась: повязалась белой косынкой, стала выглядеть домашней, простой и замужней.
"Вот что в ней! — понял Сомов. — Она замужняя!" Сомов уже прихватил холст, примерно разобрал, кого он возьмёт на полотно, прикинул, разметил.
Из телеги вышел старик Козлов. Ему было далеко за сто. Светлый, почти прозрачный старик с тонким и красивым лицом вышел вперёд косарей. Белая косоворотка с красным пояском делала его похожим на сказочного персонажа. Но сказка не сказка, а люди затихли. И послышалась неторопливая молитва. Слова её были непонятны Сомову, но в горле сдавило, и он понял, что сейчас заплачет. Так было всё неудержимо высоко, таким близким, родным, что хотелось упасть перед всем народом и крикнуть: "Простите!" И тут он почувствовал, как кто-то его тронул, повернулся, а рядом — Надя.
