Глухов рассказывал случай на железной дороге. Медвежонок, по-видимому, пристрастился бегать на железнодорожное полотно и подбирать на нём остатки пищи, что выбрасывали проезжающие. А то просто глядеть на светлую поверхность рельсов. Однажды из-за поворота выскочил состав, и машинист, увидя медвежонка, дал сигнал. Тот бросился вперёд по шпалам. Поезд настиг его и смял. Всё это видела медведица.
— И вот чего удумала наша девушка, — рассказывал Савва. — Легла, стала ждать поезда. Через какое-то время следующий состав появился из-за поворота. А она встала на задние лапы и пошла на железяку. Говорили, что её далеко отшвырнуло в сторону. Я после того случая ушёл в егеря.
— Ты думаешь, что сейчас можно уже и не охранять тайгу? — спросил Сомов.
— Охранять надо. Не все могут, и не все хотят. Я договорился. Меня хороший парень меняет. В нашем деле главное — не продаться. А мне к земле надо. Я ведь агроном.
— Как агроном?! — удивилась Надя.
— В Иркутске учился!
— А сколько прожил в тайге? — спросил Егор.
— Двадцать лет. Мне сейчас сорок три.
Старухи, узнав, что Савва собирается переезжать в село, заговорили. Стали обсуждать, где лучше дом поставить, куда пойти на работу, а Сомов словно увидел, как до света будет вставать Савва Иванович Глухов и уезжать в поля, как будет радоваться его душа полному урожаю и запаху земли. И только при мысли о Кате черный комочек прокатывался по жилам и чиркал острой стороной по сердцу.
X X Х
Ночевать Савва не остался.
— Нет, Лукерья Лазаревна, зачем? Я привык к воле! Пойду на паром. Яшка мне чего-нибудь сбрешет.
Так и ушёл. Перед тем как уйти, подошёл к Наде, взял её, как девочку, на руки.
— Я тебе гостинца привёз. Дома увидишь.
— Савва Иванович, хорошо, что вы остаётесь! Я так рада!
— И я рад, Надюшенька, — ответил Глухов.
Когда тётка легла, Егор, стараясь не скрипнуть половицей, подошёл к окну и выскочил в огород. Нестерпимо тянуло к Катерине. Прошёл он к ней за селом и свернул прямо к её дому. В дверь не постучал, а поскрёб. Она распахнулась.
— Заходи! — шёпотом сказала Катя.
Егор прошёл. В комнате он увидел, что Катя в ночной сорочке.
— Пришли…
— Пришёл!
В кухне на столе горела керосиновая лампа. Сомов спросил:
— Для чего это?
— Боюсь я в грозу электричества! Как гроза — я керосинку!
Волосы у Кати были распущены и густой волной падали на плечи. Освещение было тёплым, живым. Только сейчас Сомов увидел, что глаза у Кати вовсе не чёрные, как он думал, а серые, с большими расширенными зрачками.
