Пока они разговаривали, Сомов прорисовал некоторые детали.
— Надя, начинать надо с целого! То есть рисуй всё то, что видишь.
— Но ведь я никогда не рисовала красками!
— Учись! Смотри, какую краску с какой я смешиваю.
— Вы уже на "ты"? — удивился Усольцев. Надя покраснела.
— А что вас удивляет?
— Помните, зимой вы мне сказали, что позволите называть себя на "ты" только близкому человеку? Я к вам всегда ходил, а так и не удостоился вашего "ты". А вот Егор Петрович — пожалуйста!
— Это всё я, — сказал Сомов. — Почти силой заставил её перейти на "ты".
Надя с восхищением наблюдала, как Сомов смешивал краски, как делал несколько мазков кистью — и получались руки или волосы. Она тоже набросала коричневой краской фигуру Усольцева. Сомов немного поправил её, но остался доволен.
— У тебя прямо талант! Поразительно… Знаете, Валентин, как это здорово, когда человек талантлив и не испорчен учителями!
— Это вы в мой адрес? — шутливо спросил Усольцев.
— А я всегда ненавидела школу! — призналась Надя. — Когда вы мне предложили учить детей… А сейчас я думаю, что, наверное, пойду… Если вы меня возьмёте, я пойду! — Надя задумчиво водила кистью по холсту.
— Теперь, Надя, надо прочертить те места, где тень. Глазницы, ноздри, губы, тени на фигуре.
— Хорошо! — Надя занялась работой.
— Почему же всё-таки именно теперь вы пошли бы в школу? — заинтересовался Усольцев.
— Я о Боге думать стала.
После этих слов наступила пауза. Слышно было, как Усольцев выдохнул из себя воздух.
— Как это о Боге? — В его голосе послышалась тревога.
— Вы не поймёте, Валентин Сидорович. Пока вы здоровы, вы не поймёте… Чтобы понять, нужно очень и очень пострадать. Я однажды Христа увидела! У меня был жар, и бабушка напоила меня брусникой. Потом ушла к себе, и я слышала, как она молится. Она молится каждый день, но в тот раз молилась особенно… И вот под её шёпот я стала засыпать. Но, ещё не заснув до конца, я увидела синее небо, кипарисы, цветущий миндаль… Я раньше никогда не видела цветущий миндаль. А впереди было синее море. Было много разных людей. Одни были арабы, другие евреи… И вот по жёлтой траве, босиком ко мне подошёл Христос. Он был как будто немного смущён… И я поняла почему! На нём была старая и кое-где порванная одежда. Я взяла его руку, тут же с моря подул лёгкий и свежий ветер. Всё исчезло, и я заснула! С тех пор я стала думать о нём, о людях, которые идут его дорогой… Это очень тяжёлая дорога! Но ведь все остальные — неверные!
