— Подожди, сестра, подожди. — Вовка опять сел на кровати. — Ты говорила, что нашла какие-то чертежи среди бумаг деда. Ты не можешь их мне сюда принести?
Я принесла ему то, что он просил, и ушла готовить завтрак. Минут через двадцать из Вовкиной комнаты я услышала радостный вопль. Что-то подобное, наверно, мог бы прокричать в миг своей победы какой-нибудь куперовский вождь краснокожих…
— Маша! Маша! Иди быстрей сюда!
Я бросилась со всех ног в Вовкину комнату:
— Что случилось?
Вовка протянул мне жёлтую от времени, всю в масленых пятнах тетрадь. Там были цифры, расчёты. Очень много расчётов. И — подробный чертёж.
Я всмотрелась внимательней. Сомнений никаких не оставалось: это был чертёж флейты.
Я ужасно не люблю, когда мои хозяева болеют. Во-первых, мне их искренне жаль. Во-вторых, они совсем забывают обо мне. Но зато я могу делать в доме всё, что мне вздумается!
Итак, ночью, когда мой юный Хозяин, напившись чаю с малиной и наглотавшись таблеток, тоскливо глядел в потолок, а сестра Хозяина ушла к себе, я в очередной раз отправился к двери в нашу Музыкальную Комнату. В коридоре был включён свет: мне это было на руку. Я пробрался на прежнее место и затаился.
Ждал я недолго.
Вскоре я услышал, как застонали, запели половицы — призрачные светящиеся фигуры, шагая след в след, возникли из-за угла.
Тут я набрался храбрости: я встал на их пути.
Призрак в парике с косичкой (он шёл впереди всех) остановился и, обернувшись к остальным, послал им следующую мысль:
— Смотрите-ка, господа, тот самый кот!
— Не обращайте на него внимания, господин Моцарт, — ответили сзади.
Ага! Значит, это и был Моцарт! Тот самый Моцарт, в честь которого я получил моё более чем странное имя.
Я с большим интересом на него посмотрел.
Должен сказать, что имя, которым меня наградили мои хозяева, казалось мне всегда чересчур изысканным. Я к нему долго не мог привыкнуть. И в то же время я не мог не гордиться им (нам, чёрным котам, тоже не чуждо тщеславие). Все наши дворовые Васьки, Мурки, Марсики и Мурзики завидовали мне чёрной завистью, когда юный Хозяин выходил на улицу и кричал: /
— Амадей! Амадей!
И вот теперь я стоял лицом к лицу с человеком, который давно умер, который был ужасно знаменит и носил в точности такое же имя. Я полагаю, он им гордился не меньше.
Я посмотрел ему в глаза и мысленно сказал:
— Прошу прощения, мой хозяин заболел. Не будете ли вы так любезны отложить ваш визит на какое-нибудь другое время?
