– Есть, – Мудрецкий неуклюже отдал честь.
– Во-во, давай.
Юра медленно приближался к вибрирующей двери, с тревогой слушая удаляющееся шлепанье армейских ботинок. Все. Он решил, что из офицеров теперь на этаже только он один.
Тянул за ручку, а дверь ржала над ним тремя десятками глоток.
– Зажгите, пожалуйста, свет, – тихо попросил он, не решаясь войти в темноту.
– Чего?! – гаркнул кто-то.
– Пацаны, тихо, нам лейтенант чего-то хочет сказать.
– Свет включите, – чуть громче и чуть более нервно попросил Мудрецкий.
– Выключатель на стене, – крикнули снова из темноты.
Пошарив по стене, он действительно нащупал выступающий из пластмассового корпуса носик.
Стоваттная лампочка под трехметровым потолком вспыхнула. Беспорядочные смехуечки оборвались. Мудрецкий встал у двери, не решаясь пройти.
– Я ваш новый командир, – неладно скроенный очкарик старался рассмотреть лица лежащих под одеялами. – Поэтому прошу больше громко не смеяться и не драться. Вы должны себя вести хорошо, чтобы не подводить друг друга, а теперь и меня, – он снова нажал на кнопку выключателя. Лейтенант не уходил, стоял и слушал, как время от времени поскрипывают койки. Ошалевшая от такого обращения братия не знала, что и сдерзнуть. – Спокойной ночи, – пожелал Мудрецкий и вышел.
Ему удалось дойти до входной двери, прежде чем его нагнал тайфун молодецкого ржания.
Он не вернулся. Ему хотелось просто как можно быстрее уйти из казармы. Как он будет служить дальше, командуя этой кодлой, лейтенант Юра себе не представлял.
* * *
Работа в парке спасла Витька Резинкина от Агапа и Кикимора, изнывающих от последних недель службы.
На следующий же день сержант вернул ему его удар под глаз, но больше не бил. Времени не было. Проявив себя нужным запахом, Витек зацепился за механиков и по некой негласной договоренности между дедами стал ходить под Батраковым и Петрушевским. Его даже не поднимали ночью качаться, но в благодарность за это ему приходилось выполнять самую грязную работу в парке: убирать вечером бокс после работы, складывать инструмент, выметать грязь. Но он не выл. Могло быть и хуже. Ему никто не говорил об этом, он просто знал.
* * *
Горькая левомицетиновая отрыжка выбила слезы. Фрол сплюнул, вылезая из доставившего их «уазика».
Долго ехать не пришлось. Полтора часа – и они на месте. Судя по тому, что путь-дорога отличалась отвратительностью, привезли их в такое место, где гости – редкость. Поэтому им всегда рады.
Обстановочка так себе. Плац, штаб, казарма, столовка. Все маленькое. Даже вертится слово «уютное».
