Подполковник протянул Чумакову коваленковское направление и заключение экспертизы.
— Здесь мы понаписывали, — сказал он скучающе. — Подпись заделана нестойко, это явно не выработанная подпись, а имитационные каракули. Неофициально обращаю твое внимание на то, что липу эту печатала скорей всего женщина, непрофессиональная машинистка. У них обычно перепад между силой удара правой и левой руки значительно больший, чем у мужчин. Напечатано на новой портативной “Олимпии”, а в Ремтресте никаких “Олимпий” нет, у них только и есть что две “Украины”. Усек, молодец?
Эту лениво-барственную манеру Шульги разговаривать Чумаков прощал, как прощали ее все, кто знал Шульгу поближе. Николай Николаевич при всей своей холености и томности был настоящим работником и отличным товарищем. Когда надо, он сам корпел в лаборатории днем и ночью, когда надо, бегал за хлебом и колбасой для своих сотрудников, сам кипятил и заваривал чай. И всегда знал, что действительно срочно, а что может и подождать. Сейчас он выдал Чумакову заключение, сделанное вне всякой очереди. Группа Малинина шла у него сейчас без задержки — “зеленым светом”. А бывало, когда он лениво говорил:
— Через недельку, если ничего не произойдет…
И дня через два кто-то из его сотрудников звонил и устраивал скандал: почему не забираете заключение, оно лежит, а вас нет…
— Тут сегодня к вечеру привезут один кусок железа, — в тон Шульге сказал Чумаков, — в крайнем случае — завтра утром. Надо бы…
— Когда привезут, посмотрим, — лениво улыбнулся Шульга. — Поглядим, что вы там наварили.
Когда Чумаков вернулся к себе, Кравца в кабинете все еще не было.
“Заседают”, — подумал с горечью Чумаков. Ему-то казалось, что он вышел на самое перспективное направление — аппарат, человек, который его похитил, который, судя по всему, вскрывал сейфы… А оказывается, есть что-то гораздо более важное. Что же это могло быть?..
То, что произошло в этот день, в момент разрушило все построения Коли Осецкого, и теперь в кабинете Малинина сидели пятеро. Павел Николаевич — за столом, рядом с ним Коля с бледным и взволнованным лицом, а у стены два сотрудника Центрального райотдела милиции и между ними здоровенный парень в джинсах и цветной майке, из которой выпирали бугристые голые плечи.
С Женечкой Дмитриевым приключилась неожиданность. У книжного магазина, возле которого собиралась толпа филателистов, к нему внезапно направились двое, взяли под руки и быстро пошли. В первую минуту Коля подумал, что эти двое и есть загадочный Дмитриевский контакт, но, когда тот начал упираться, Коля понял, что происходит. Он позволил оперативникам отвести Дмитриева квартала за три, а потом остановил их и представился. Ребятам из Центрального райотдела, конечно, не понравилось это вмешательство, но они все же согласились доставить задержанного сначала в областное управление. Сработал авторитет Малинина. Коля был огорчен и раздосадован — райотдел нарушил всю игру. А услышанное в кабинете Малинина и вовсе выбило Осецкого из колеи. Оказалось, что двадцать седьмого июня Евгений Дмитриев вместе со своим дружком Максимом Морозом пытался похитить радиоприемник из “Волги”, принадлежавшей приезжему профессору Банщикову. Профессор-москвич с семьей путешествовал на машине и сделал остановку на Бугазе. Машина профессора имела противоугонную сигнализацию, и, когда парни попытались открыть “Волгу”, взревел сигнал. Взломщики кинулись наутек, но один из них был задержан тут же, а второму удалось скрыться среди огромного количества отдыхающих. Почти месяц задержанный — Максим Мороз, двадцати лет, учащийся пищевого техникума — молчал, не называл своего сообщника. Потом не выдержал и признался. Они были на Бугазе большой компанией, выехали туда с ночевкой и на второй же день попытались совершить взлом машины. Остальные участники поездки ничего о происшедшем не знали…
