— Когда приходит корабль, — сказал Эвмон, — самое замечательное, по-моему, ждать, не сойдет ли на берег прекрасная незнакомка. Сейчас из-за твоего инкогнито мы переодеты, но я обычно для этих случаев надеваю самый лучший наряд, объявляю, что прибыл фракийский царь, и устраиваюсь на пирсе. Мне нравится следить за тем, как причаливает корабль, как идет разгрузка, и рассеянно поигрывать золотыми монетами. Время от времени одна из монет как будто бы случайно падает у меня из рук, и один из моих адъютантов подбирает ее, чтоб не дай бог не потерялась. Взор зеленых глаз прекрасной незнакомки ищет, у кого бы спросить, где тут почтовая станция, и тут она замечает меня и приближается. Я любезно раскланиваюсь, объясняю ей все и предлагаю свою помощь и защиту, если красавица собирается путешествовать дальше по пустынным дорогам.
— И чем обычно это кончается? — полюбопытствовал Эгист.
— По совести говоря, нет ничего лучше чувствительного прощания: дама сидит на лошади, готовясь отправиться в дорогу, я бросаюсь за ней, словно меня влечет слепая неведомая сила, и страстно целую ей туфельку. Случалось мне, правда, добраться и до щиколотки. Все это, однако, отнюдь не исключает того, что некоторые отдавались мне: одни — ради подарков, другие — не в силах устоять перед моими настойчивыми ухаживаниями, третьи просто грустили вдали от родины. Но, как я уже говорил тебе, когда приходит корабль, нет ничего лучше, чем ждать, не появится ли незнакомка.
На сей раз она не появилась, и цари обратились к юноше с лютней, представившись ему гонцами, ожидавшими корабль, который бы отвез их на запад.
— Мы — латиняне, служим гонцами, — сказал Эвмон Фракийский, — и только что объездили всю Грецию в поисках некоего Ореста. У нас для него есть важное послание.
— Я приехал из северных краев, — ответил юноша, — там никто не слыхивал таких имен, они для нас слишком звучны. Мои достопочтенные родители впервые разрешили мне отправиться в путешествие; но сначала велели выучить тот язык, на котором я сейчас говорю с вами, а уроки мне давал один солдат, попавший к нам в плен. Моя мечта — послушать пение сирен и переложить их мелодии для лютни, поэтому я сошел здесь на берег, чтобы спросить, не слыхал ли кто у этих берегов песен морских красавиц.
Белокурый юноша отвесил изящный поклон и коснулся струн своей лютни, инструмент отозвался нежными звуками. Голубые глаза музыканта весело улыбались; он казался живым воплощением беспечной юности, точно только что сошел с картинки модного журнала.
