Человек, который был похож на Ореста - Альваро Кункейро

Предрассветная дымка медленно таяла над площадью. За красными черепичными крышами уже виднелась высокая башня крепости, а ласточки покидали свои гнезда и бросались вниз, расправляя крылья для первого утреннего полета. Какая-то женщина распахнула окно в доме напротив дворца, выглянула на улицу и кинула на землю засохший букетик цветов. Крестьянин с киркой на плече трусил через площадь на гнедом ослике; он ехал без седла, свесив ноги на одну сторону и направлялся к Голубиным воротам. Эти ворота, украшенные изразцами на португальский манер, были самыми маленькими в городе и скорее напоминали калитку; в отличие от всех остальных они никем не охранялись и всегда оставались незапертыми. Неподалеку от ворот, на углу крытой галереи под арками, расставляли свои корзины, полные связок лука, четыре крестьянки: худая сморщенная старуха с красным платком на голове и три девушки. Их распущенные по плечам волосы спускались до самого пояса: незамужние крестьянки в тех краях не заплетали кос. Молодые торговки весело болтали и смеялись, пристраивая свои корзины и раскладывая товар: золотистые луковицы, красноватые луковицы, лиловые луковицы.

— Ни свет ни заря поднялись! — воскликнул, обращаясь к женщинам, крестьянин, проезжавший на гнедом осле.

— Так ведь сегодня праздник, и все будут подносить лук Святым Косме и Дамиану,[1] — напомнила старуха, повязывая белый фартук.

— Да помогут нам Святые братья! А у меня совсем из головы вон! — Он придержал осла и вернулся, чтобы заглянуть в корзины. — Вот только полью огород и сам отнесу целую связку.

— Сладкий сицилийский лук. Отличный товар, да и у меня урожай неплохой: такие продолговатые луковицы, как раз для салата роженицы.

— Ну, келарю в монастыре Святых братьев рожать вряд ли придется.

— Так разве я ему подношу лук, хотя, скорее всего, он потом его продаст, а деньги проест или пропьет; нет, я поднесу мои луковицы Святым братьям, что вышли из одного чрева: первым — головкой вперед, появился Косма, а правой ручкой он тянул за ногу Дамиана, который немного поотстал. В нашей церкви есть такая фреска: родились они оба в рубашечках, а на них имена младенцев вышиты. Мать их была женщиной утонченной, всегда ходила в соломенной шляпке, украшенной розами. Когда я был маленьким, то рос как все остальные дети: и туловище, и голова увеличивались потихоньку, а вот уши никак не шли в рост — так и оставались крошечными, не больше черешни. Вот поэтому длинные слова, те, что знатоки грамматики, изучавшие мой случай, называли трехсложными или многосложными, в них и не помещались, а проходили лишь коротенькие, или односложные: «да», «нет», «дом», «кот», или еще свист. Так мои тетки, у которых была своя пекарня, отвезли меня на поклонение Святым Косме и Дамиану, да к тому же сделали для них из самого воздушного теста булочки в виде ушей; и что же — спустя совсем немного времени после нашего паломничества мои уши стали быстро расти, и теперь они у меня не хуже, чем у людей.