– Вовсе нет. Мы все так думаем. А иначе – времени не хватает.
– Да, не хватает.
– Наверное, мы оба философы.
– Может быть. Может быть.
Я сажусь как можно ближе к ней, но так, чтобы не касаться. Ее ладошки, маленькие и белые, лежат на коленях, наверное, холодные как льдинки. Где ее перчатки?
– Почему вас зовут Аня? Вы знаете, что это польское имя?
– Да. Мой отец – поляк. Моя девичья фамилия Замойска.
– Откуда?
– Из Калица.
– Ага.
– Вы там бывали?
– Нет, но знаю, где это. Приятное место, по-моему. Небольшое. Фермы.
– Я бы хотела как-нибудь съездить туда. – Но голос у нее при этом такой безучастный. Она зевает и вздрагивает. Ее передергивает с головы до ног.
– А знаете, Аня, что делаем мы в Польше вот в такой день, когда мы продрогли и устали?
Аня на мгновение прикрывает глаза. На веках просвечивают жилки. У нее такая тонкая кожа.
– Что же вы делаете? – шепчет она.
– Мы ставим чайник и завариваем чай.
Она разочарованно открывает глаза.
– И мы не добавляем молока. Мы добавляем малиновой… вы бы сказали – каши.
Аня морщится, будто эта картинка ей не нравится.
– А если день очень-очень холодный и совсем ужасный и все не так, а у нас очень сильный кашель, тогда мы открываем бутылочку «Голдвассера».[20]
Аня не спускает с меня глаз. Что за глаза! Я не стану говорить вам таких слов, как «синие» и «прекрасные». Но вспомните последний раз, когда вы были влюблены. Вспомните электрический свет.
– Моя тетка, она держит в буфете одну бутылку всегда, на полке верхней.
– Голд… что?
– «Голдвассер».
Я знаю, когда помолчать хорошо, – пусть сама представит себе. Она уже лучше сидит, не согнувшись. Щеки порозовели.
– Что это? – спрашивает она так тихо, что приходится следить за ее губами.
Похоже на то, как она зовет меня по имени, – этот шепот на скамейке возле магазина. Никого больше нет в Эвантоне, только мы. Вот такую глупую любезность говорит мне этот шепот.
– Аня. – Мне нравится произносить ее имя. – Аня.
– Да?
– Это объяснение трудно. «Голдвассер» прозрачный, как вода, и золото плавает в нем.
– Не настоящее золото?
– Самое настоящее.
– Как же его можно пить?
– Золотушки совсем маленькие, просто пыль золотая.
– Невидимые?
– Нет, их видно. Но глотать их легко.
– А эта вода с золотом – какая она на вкус?
– Это не вода, это спирт. Очень крепкий. А на вкус как… розы. И как корица, и как имбирь. Как солнце посреди зимы. Как кусочек сочного сахарного тростника. – «Как конец всех печалей», – хочется мне сказать.
Анины зрачки становятся больше. У нее такие светлые глаза, легко следить за зрачками. Ей ничего не утаить с такими сине-белыми глазами и зрачками, которые увеличиваются у всех на виду.
