– Здесь его не купить, да?
– Здесь есть «Голдвассер», но другой. Не такой крепкий. В вашей стране запрещено продавать так много спирта в одной бутылке. Но у меня всегда имеется бутылка. Из Кракова привожу.
– Вы поедете домой на Рождество?
– Да. На следующей неделе.
– Хорошо. Хорошо быть дома на Рождество.
– И я привезу еще «Голдвассера».
– На слух похоже на эликсир, – снова шепчет она, будто я единственный ее друг и ей хочется весь день сидеть со мной на этой холодной скамейке.
– Я знаю это слово. Eliksir – по-польски, – шепчу я в ответ. – Eliksir… волшебное лекарство, да?
– Да. Восхитительный напиток, который излечивает все болезни, возможно, даже останавливает смерть. И превращает недрагоценные металлы в золото.
– «Голдвассер» этого не может.
– Но вы сказали, что в нем блестки настоящего золота. Золота, которое можно пить. Золота, от которого можно захмелеть.
И без паузы, словно мы только об этом и говорили:
– Мацек, вы верите в жизнь после смерти?
«Это начало, – говорю я себе. – Теперь мы подружимся и будем разговаривать обо всем: о жизни, о смерти, о любви. И будем понимать друг друга. Я и Аня, шотландка с польским именем, бледная до прозрачности».
Нет. Мы не станем друзьями.
Я беру Аню за руку – белую, озябшую ручку, – поднимаю ее сумку. И знаю, что делать. Мы идем на стоянку для фургонов и ни слова не говорим. Около моего фургона я поднимаю руку и прижимаю Аню к себе, вот так, к своему боку. Нам так удобно, как будто кто-то заранее снял с нас мерки. Аня тихонько вздыхает.
И говорит, что у нее есть муж. А я говорю, что это ничего, хотя про себя думаю, что, в общем, это несчастье.
В фургоне я расстегиваю ей пальто, а она, как ребенок, поднимает руки, помогает его снять. И вся дрожит, хотя я оставил обогреватель включенным и у меня тепло. Я обнимаю ее, а она меня нет, но это и не нужно. Я хочу приподнять ее лицо и поцеловать, и у меня почти получается. Но она снова тычется лицом мне в рубашку.
– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Молчи.
И сажаю ее на диван, снимаю с нее ботинки, ставлю их к обогревателю. Потом сам снимаю пальто и наливаю два стакана «Голдвассера». Так тихо кругом. Даже собаки не лают. Только в ушах какой-то шум. Это мое сердце колотится. Даю Ане стакан – хоть бы он оказался чистым, – но она даже не смотрит. Аня отпивает и закашливается.
– Na zdrowie!
– За здоровье! – с улыбкой отвечает она. Но это не настоящая улыбка. Почему я это знаю, ведь мы же с ней совсем чужие?
Она залпом допивает весь стакан и говорит:
