С изуродованным глечиком в руках он подошел к оцинкованному ведру, где мать крахмалила белье, заглянул и без всяких раздумий, будто делает самое обычное дело, окунул глечик в крахмальную гущу.
— И это для диплома, Костенька? — испуганно спросила мать.
— Для диплома, мама.
— Ну-ну… — В голосе матери звучала растерянность. Окончательно она растерялась, когда увидела, что последовало за этим.
Подождав, пока с крутых глиняных стенок стечет лишний крахмал, Костя старательно вывалял кувшин в пыли. Пыль налипла толстым неровным слоем. Скромный глечик напоминал сейчас что угодно, но не посудину, в которой еще недавно хранилась сметана.
У матери уже не хватало слов.
— Господи! — с трудом выдавила она из себя, наблюдая за действиями сына. — И чего только науке не требуется!
Науке, видно, в самом деле требовалось многое. Костя не удовлетворился сделанным, он посматривал в сторону летней печи.
На летней печи, под навесом, в большой эмалированной кастрюле варился борщ, знаменитый кубанский борщ, равного которому во всем мире нет. Костя подбирался к нему. Во всяком случае, так показалось матери.
И тут она не выдержала, взбунтовалась, подбежала к кастрюле, протянула над нею руки и закричала:
— Не дам! Не пущу! Отойди лучше!
— Да что вы, мама? — удивился Костя. — Мне борщ ни к чему.
Сказав так, он открыл дверцу печки и сунул кувшин в огонь. Густая копоть сперва столбом поднялась к небу, потом черными точками стала метить белье.
Мать замахнулась на Костю половником. Никогда еще она так не сердилась на своего старшего, как сегодня. И тут же спохватилась: ведь над дипломом работает человек. Мало ли каких опытов диплом требует.
Половник отложила, молча стала собирать белье.
Костя помогал. Вид у него был смущенный. Даже покраснел будто.
С крыльца сказал:
— Вы уж меня простите, мама.
Печеная картошка
Гремит барабан, горит костер, пламя выхватывает из темноты диковинную фигуру дикаря. На лбу, на носу, на щеках — черные разводы, в волосах — перья, по голой груди белой краской выведены линии ребер.
Фигура исполняет дикарский танец.
С той и другой стороны костра — два других дикаря. Помогая танцу живого скелета, они ударяют палкой о палку, отбивают такт.
А на костре, нанизанное на ве́ртел, что-то жарится.
Живой скелет пляшет вовсю. Руки сюда, руки туда, ноги как на пружинах. До того увлекся, что раз — и вертел полетел в костер. Тучи искр разлетаются во все стороны.
— Ой! — вскрикивает дикарь, барабанящий палками, и смахивает с живота горячий уголек. — Валька, черт, дотанцевался — кролика сжег.
