–
Давай-ка присядем, – басил Громобой. – Куда бы нам? Да вот сюда! Садись,
садись! Как я тебе рад!
Волосы
его, похожие на циновку из стальной проволоки, уже начали седеть и напоминали
теперь дамскую шляпку без полей. Огромное тело основательно раздалось, белки
глаз чуть налились кровью, но Аллейн, словно в двойной экспозиции, видел сквозь
эту фигуру выточенного из черного дерева юношу, который сидит у камина, держа в
руке бутерброд с анчоусом, и говорит: “Ты мой друг: до сих пор у меня здесь
друзей не было”.
– Как
хорошо ты выглядишь, – говорил Президент. – И как мало переменился! Куришь?
Нет? Сигару? Трубку? Да? Ну так кури. Ты, разумеется, завтракаешь с нами. Тебе
уже сказали?
– Я
ошеломлен, – сказал Аллейн, когда ему наконец удалось вставить слово. – Еще
минута и я забуду все протокольные тонкости.
– Забудь
о них прямо сейчас. Тут же нет никого. К чему они?
– Мой
дорогой...
–
“Громобой”. Ну-ка, выговори это слово. Я его уже сто лет не слышал.
– Боюсь,
я едва не произнес его, когда вошел. Мой дорогой Громобой.
Президент
просиял неожиданно щедрой улыбкой, производившей точь в точь такое же
впечатление, как прежде.
– Вот и
ладно, – негромко сказал он и после довольно долгой паузы добавил: – Видимо,
мне следует спросить, что стоит за твоим визитом. Ваши официальные лица, как ты
знаешь, не очень многословны. Они сообщили только, что ты приезжаешь и был бы
не прочь меня повидать. Я, разумеется, страшно обрадовался.
“Да,
задали мне задачу, – подумал Аллейн. – Одно неверное слово и я не только
провалю мою миссию, но, похоже, загублю старинную дружбу и даже посею семена
политически опасного недоверия”. И он сказал:
– Я
приехал, чтобы кое о чем тебя попросить и сожалею, что приходится досаждать
тебе этим. Не стану притворяться, будто мое начальство не знает о нашей старой
дружбе, – которую я очень ценю. Разумеется, знает. Однако я согласился на
поездку потому, что считаю эту просьбу разумной и тревожусь о твоей безопасности.
Какой-либо
реакции ему пришлось дожидаться в течение довольно долгого времени. Казалось,
упал некий занавес. Впервые с момента их встречи Аллейн, глядя на эту немного
отвисшую челюсть, на мешки под лишенными блеска глазами, подумал: “Я
разговариваю с негром”.
– Ну да!
– наконец произнес Президент. – Я и забыл. Ты же полицейский.
–
Пословица гласит – хочешь сохранить друга, не одалживай ему денег, не так ли? Я
не верю в ее справедливость, но если подставить вместо последних четырех слов
“никогда не используй его в своих деловых интересах”, я бы с ней спорить не
стал. Однако то, что я сейчас делаю, вовсе не сводится к этому. Все гораздо
сложнее. Моя конечная цель, верите вы этому, сэр, или не верите, состоит в том,
чтобы сохранить вашу чрезвычайно ценную жизнь.
