— Байгужин, что тут произошло? — спросил комиссар.
Байгужин молчал.
— Кто убил Туманова?
Азат словно не узнавал их, хотя и глядел во все глаза.
— Азат, это я, Мишка! — И поваренок громко всхлипнул.
Ну-ка перестань! — прикрикнул Любимов. Байгужин продолжал безучастно смотреть на них.
— Запоздали мы с тобой, Миша, — вздохнул Любимов и стянул с головы пилотку.
ЧЕРНОМОРДЫЕ ОВЧАРКИ
«Значит, женщина связана с немцами. Нужно скорее уходить отсюда, — размышлял Любимов. — Лишь бы фрицы не успели перерезать пути отхода, дали бы перейти большак. А там, там мы будем почти, что у себя дома…»
Над могилой Туманова все постояли молча, не стреляли, хотя Туманов и заслуживал всяческих воинских почестей.
Затем комиссар отозвал в сторону Мишку и сказал:
— Байгужина я освобождаю от охраны, сам видишь, не в себе он. Порядок следования будет такой: ты за ведущего, за тобой Байгужин, а за той сатаной иду я сам. Не собьешься с пути?
— Средь белого дня да сбиться!
— Так что валяй!
…На обратном пути опять усердно работали локтями и коленями. Мишка старался держаться самого короткого пути, чтобы выйти к тому кряжистому дубу, под которым сидел партизанский пулеметчик, ну тот самый, которого угощали махоркой.
Вторым полз Азат Байгужин. Он как будто немного очухался. Однако всю дорогу помалкивал.
Про ту сатану Мишке и думать не хотелось, а думал. Как могла стать предательницей такая красивая женщина? «Может, Азат что-то перепутал и с перепугу на нее напустился? — размышлял он. — Встретил бы ее где-нибудь на дороге или в лесу, ни за что не стал бы опасаться!»
Женщину допросить не успели. Пока хоронили ротного да собрались в путь-дорогу, немало времени прошло. Ей завязали рот платком, чтобы не посмела пикнуть. Руки, однако, связали так, чтобы самостоятельно могла передвигаться, а ноги не опутали, иначе пришлось бы тянуть ее за собой.
А комиссар знай поторапливал.
Ребята и так старались изо всех сил. Но сказывалось лесное питание, совсем не курортное. Коленки их дрожали, как струны, глаза от усердия готовы были вылезти из орбит.
Пленница не отставала. Знала, в чьи руки попала, терпела.
С ходу форсировать большак не удалось. По нему шел конный обоз. Пока не минула опасность, комиссар сторожил пленницу, нацелив на нее пистолет. Иначе было нельзя. Любая промашка могла привести партизан к гибели: в обозе раз в десять было больше фашистов, чем их, разведчиков.
Лишь, после того как обоз скрылся за поворотом, партизаны одним броском перемахнули большак.
