– Ну ладно. Тем самым, полагаю, доказано, что мы в раю.
Змея исчезает средь желтоватых плит, лежащих в мелкой воде у подножья террасной стены. В присутствии Питера все и всегда норовит исчезнуть. Он разворачивается, приседает на краешек парапета.
– Когда совещаться-то будем, Поль?
– Нынче вечером?
– Отлично.
Трое детей гуськом поднимаются по лестнице. Кандида бросает на Аннабел неодобрительный взгляд.
– Мам, ты говорила, что не будешь сидеть тут все утро.
Аннабел встает, протягивает руку.
– Так пойдем, поможешь мне уложиться.
Сэлли, уже опустившаяся коленями на шезлонг, чтобы снова улечься, говорит:
– Аннабел, я?..
– Нет, не стоит. Всех-то дел, - взять кое-что из холодильника.
Кэтрин, укрывшись за темными очками, лежит немо, как ящерка; облитая солнцем, сдержанная, ушедшая в себя; куда больше, чем все остальные, похожая на этот день.
Все вразброд идут по лугу на противоположном берегу. Впереди несущий корзину с бутылками бородатый Поль с дочерьми и мальчиком; Аннабел и ее сестра Кэтрин немного сзади, обе тоже несут по корзине; а ярдах в тридцати за ними – телевизионный режиссер Питер со своей подружкой Сэлли. По колено в майской траве с лютиками и маргаритками на длинных стеблях; вдали вырастают, близясь, крутые каменные холмы, грубые, поросшие кустарником скалы, другой мир, в который они направляются. Высоко в лазурном небе звенят стрижи. Ни дуновения. Войдя в лес, Поль с детьми теряются в тенях и листве, следом и Аннабел с сестрой. Последняя пара медлит под солнцем, среди цветов. Рука Питера обнимает плечи девушки, та говорит:
– Никак ее не пойму. Она точно немая.
– Меня предупредили.
Девушка бросает на него быстрый взгляд.
– Заинтересовался?
– Ну, брось.
– Ты все поглядывал на нее вчера вечером.
– Просто из вежливости. И уж по поводу вчерашнего вечера тебе ревновать не приходится.
– Я и не ревную. Просто интересно.
Он притягивает ее к себе.
– Все равно, спасибо.
– Я думала, мужчинам по душе тихони.
– Ты шутишь. К тому же, она переигрывает.
Девушка исподлобья глядит на него. Он пожимает плечами; затем – его мгновенная улыбка, короткая, как шмыжок носом.
– Я бы вел себя так же. Окажись ты в ее положении, – он целует Сэлли в висок. – Свинья.
– Великое дело.
– То есть, ты бы так себя не вела. Окажись в ее положении я.
– Милый, вовсе не обязательно…
– Лежала бы в постели с каким-нибудь новым петушком.
– И оба в черных пижамах.
Она отталкивает его, впрочем, она улыбается. На ней темно-коричневая безрукавка, хлопковые бледно-лиловые брюки в белую с черным полоску, обтягивающие зад, расклешенные. У нее длинные светлые волосы, которыми она слишком часто встряхивает. Неопределенно детская беззащитность и мягкость черт. Она взывает к грубости, к насилию; Лакло
