Теплый ночной воздух был тяжел от запаха гниющих овощей, масла и кислого вина.
— Сюда, пожалуйста, — сказал Уайттекер и взял Джанет под руку. И опять это был дружеский, ненавязчивый жест.
— Пять минут, и мы будем у того подвальчика. Мы идем по одному из самых мерзких и злодейских районов Милана. Злодеи здесь очаровательны, а мерзавцы — совсем иное дело. Когда будете проходить то место справа, загляните внутрь. Такого нигде не увидишь.
Он указал на открытую дверь, над которой горел свет. По крайней мере дюжина человек сидело снаружи — от древнего старика до ребенка, который, усевшись на камень, сосал оба больших пальца. Все, что на нем было, — это рубашка, едва прикрывавшая его толстенький животик. Когда Джанет и Уайттекер подошли ближе, все сидящие уставились на них. Джанет, с трудом сохраняя присутствие духа, заглянула в открытую дверь. Стена комнаты от пола до потолка была покрыта фотографиями, которые почти невозможно было отличить одну от другой. Между ними нельзя было поместить даже почтовую марку, только в центре находилась статуэтка: Святая Дева держала в руке небольшой канделябр со свечами, которые освещали стену с фотографиями.
— Вы поняли, что я имел в виду? — спросил Уайттекер, когда они прошли мимо.
— Да, у меня нет слов.
— Что бы мне хотелось сделать, — сказал Уайттекер, — это показать вам Италию. Я знаю ее с изнанки, от севера до юга. Чего бы я вам только не показал! — Пока они шли, его рука все крепче прижимала Джанет. — Мне часто приходит в голову мысль, что моя основная ошибка заключалась в том, что я позволял своей жене делать все, что она хочет. Она не хотела переезжать сюда и жить все время в Италии. Она хотела проводить зиму здесь, а лето — дома, и я это позволял. Однажды пришел большой страшный волк и… Да, нет смысла утомлять вас печальной историей о неверности жены Роберта Уайттекера. Взгляните.
Он показал куда-то.
Они подошли к улочке, такой узкой, что по ней не могла бы проехать машина. Дома отвесно поднимались к яркому, расцвеченному звездами небу. Они казались выше, чем те, что Джанет видела в другой части Милана. Она могла различить людей на балкончиках и у окон в плохо освещенных комнатах. Кто-то пел замечательно чистым голосом, но не таким, как у девушки в кафе. Где-то слышалась приглушенная ритмичная музыка. Все окна и двери были открыты.
— Это Виа-Мита, — сказал он. — Самая темная, мрачная, страшная и дьявольская улица в старом Милане. Несколько месяцев назад здесь проходила вендетта: два семейства, около девяносто человек в возрасте от девяти до девяносто лет, уничтожали друг друга. Это был какой-то кровавый разгул. Ножи, дубинки, даже пистолеты. Три смерти, два пожизненных заключения и множество более мягких приговоров. А что сейчас? Сидят у окон и поливают друг друга бранью. Однажды вспышка повторится. Но вам нечего опасаться, — произнес он и похлопал ее по руке. — К чужеземцам они относятся с искренней дружбой. Только во время этих враждебных стычек с другим кланом они становятся ужасными, а так — мухи не тронут. Они все, конечно, с юга, и конфликты в основном происходят после получек на фабриках, где они работают. Если один из них получит на сто лир в неделю больше, чем другой, — это повод для потасовки. Я …
