Я пошел в столовую, сел за стол и стал листать прошлогодний журнал с картинками, который знал наизусть, особенно картинки: Джелло, весьма любопытное строение; автомобили с шикарной публикой; электрические фонарики, бросающие снопы лучей в темноту; молодые люди в модных готовых пальто и костюмах, ну и прочее тому подобное.
Должно быть, я переворачивал страницы слишком уж энергично.
Мой дядя Хосров крикнул:
— Потише, парень, потише!
Я заглянул в гостиную как раз вовремя, чтобы увидеть, как араб смахивает с колена пылинки.
Мужчины просидели в гостиной около часа, потом араб глубоко вздохнул и, не говоря ни слова, ушел.
Я прошел в гостиную и сел на его место.
— Как его зовут? — спросил я.
— Помолчи, — сказал дядя Хосров.
— Нет, как его зовут? — повторил я.
Дядя Хосров до того разозлился, что не знал как быть. Он принялся звать на помощь мою маму, как будто его резали.
— Мариам! Мариам!
Мама поспешила в гостиную.
— Что случилось? — сказала она.
— Прогони его, пожалуйста, — сказал дядя Хосров.
— А в чем дело?
— Он спрашивает, как зовут араба.
— Ну и что же? — сказала мама. — Ведь он ребенок ему любопытно. Скажи ему.
— Вот как! — простонал дядя. — И ты туда же! Родная сестра! Моя родная, бедная, опаленная сестренка.
— Ну ладно. Скажи, как зовут араба? — спросила она.
— Не скажу, — заявил дядя Хосров. — Не скажу, и все.
Он встал и ушел.
— Он и сам не знает, как его зовут, — объяснила мне мама. — И нечего тебе зря его раздражать.
Дня через три, когда дядя Хосров снова пришел к нам с арабом, я был в гостиной.
Дядя Хосров подошел прямо ко мне и сказал:
— Его зовут Халил. А теперь ступай отсюда.
Я вышел из дому и стал поджидать во дворе одного из своих кузенов. Прошло десять минут, никто не приходил, и я сам отправился к кузену Мураду и проспорил с ним целый час о том, кто из нас будет сильнее через пять лет. Мы схватывались с ним три раза, и трижды он клал меня на обе лопатки, но один раз я чуть было не победил.
Когда я вернулся домой, оба гостя уже ушли. Я вбежал со двора прямо в гостиную, но там никого не было. Остался только их мужской запах и запах табачного дыма.
— О чем они говорили? — спросил я у матери.
— Я не слушала, — сказала мать.
— Может быть, они не разговаривали вовсе?
— Не знаю, — сказала мать.
— Не разговаривали, — сказал я.
— Одни, когда им есть что сказать, разговаривают, а другие молчат, — заметила мать.
— Как можно что-то сказать, не разговаривая? — спросил я.
— Говорить можно и без слов. Мы очень часто разговариваем без слов.
