Анфиса не мешает ему — пусть смотрит. Широкая улица, на которой уже не осталось ни одного дома, плавно сбегает по склону и теряется среди высохшей осенней травы. Кое-где торчат еще полуразрушенные печные трубы, покосившиеся ворота, и над всем возвышаются столбы с чашечками изоляторов и порванными, скрученными проводами. Деревню перенесли на другое место, выключили электричество, выбросили из всех списков.
В разрушенных помятых палисадниках яростно доцветает жасмин, и его сладкий запах плывет по деревне. Жасмин да еще медовый запах сурепки, заполонившей заброшенные огороды. А дальше, там, где кончается улица, сразу за околицей, раскинулись заливные луга вплоть до самой реки, которая тонкой ниточкой вьется вдали, опоясывая холмистый противоположный берег. Луга — богатство северной деревни, вон сколько стогов поставили! Последний укос. С будущей весны все это уйдет под воду, и скоро никто и не вспомнит, что стояла здесь красивая деревня. Но великолепные заливные луга, которые давали столько сена, и при любой погоде, еще долго будут вспоминать.
— Упора, — теперь уже с несомненным одобрением повторяет Афанасий Николаевич. Сам-то он очень хорошо понимает, как трудно покидать это обжитое и такое удобное место. Он видел, с какой неохотой оставляли люди свои гнезда, как плакали бабы, прощаясь с родной деревней, и с каким отчаянием рушили мужики свои дома, построенные дедами и отцами. А куда денешься, есть решение переселяться — надо выполнять. Никто тебя не спрашивает, хочешь ты этого или не хочешь. Тем более что государство идет навстречу, все расходы оплачивает.
Подумав так, Афанасий Николаевич убрал неуместную улыбку.
— Гляди, как разоспался Андрей-то Фомич, будить жалко.
— А и не надо, — сказала Анфиса. — Христос с ним.
— Просто как у тебя все: Христос… — Афанасий Николаевич присел на корточки около спящего и протянул руку, чтобы разбудить его, но тут же не удержался и сам зевнул, да так широко и сладко, что даже покачнулся. Примащиваясь возле бригадира, он через силу проворчал:
— Спросят-то с кого? С Христа или с нас?
И уснул на некошеной, выгоревшей за лето траве.
Ветерок летит с реки, колышет желтые соцветия сурепки, солнце сеет золотое свое зерно сквозь березовую крону, как через частое сито, — спят мужики, словно в раю.
3
Анфиса ушла в огород и занялась делом. Вспомнила о своих непрошеных гостях, только когда услыхала их голоса. Афанасий Иванович, подрагивая со сна, закуривал, а бригадир умывался у родника и каждый раз, плеснув на лицо полные пригоршни ледяной воды, восторженно ухал. Анфиса принесла ему полотенце. Умывшись, он напился и снова восторженно ухнул:
