В ночь с пятнадцатого
на шестнадцатое сентября митрополит Амвросий приказал запечатать самовольную казну,
мастерового свезти в сугубый дом и лечить.
Что ж вы творите, у него
в заушье волдыри с перепелиное яйцо.
Уберите детей. Ступайте
по домам. Спать.
А найденные во всемирном
сундуке деньги надобно отнести в Воспитательный дом сиротам. Свечи погасить. Боголюбскую
икону снять, отнести в церковь и запереть.
Народ разогнать милостью
или силой, впредь не допускать скопления.
Помимо митрополита в
Москве остался генерал Павел Еропкин, человек трезвый и бывалый. Он тотчас приехал
к Амвросию советоваться.
Засиделся допоздна, нога
на ногу, высоким сапогом качал, прихлебывал красную шведскую водку, во всем сомневался.
Сказал, что в смутное время скрывать чумную Богородицу опасно, пусть остается, но
сундук с деньгами необходимо изъять.
Прощаясь, Еропкин твердо
обещал: - Будет кровь.
Послали солдат с подьячими
запечатывать ящик для приношений и усмирять неразумных. В ту же ночь москвичи закричали
в тысячу глоток:
- Грабят Богородицу!
Не дают молиться!
В девятом часу утра бунташные
ворвались в Чудов монастырь.
- Грабят Богородицу!
Оборвали серебряные оклады
с икон, разбили архиерейский дом.
С присвистом ворвались
ребята в погреба купца Птицына, раскололи винные бочки, черпали шапками и колпаками
зелье, опивались до смертной блевоты. Тонули в срамном пойле. Насиловали девок и
певчих мальчиков прямо в самотечном сусле аглицкого пива пополам с грязью. Растащили
митрополичью библиотеку из того дома, где в старое время сиживали постриженные цари.
Все оконницы были выбиты, картины изодраны, мебели изломаны в прах, пущены по ветру
псалтыри и книги всех художеств надлежащих на разных языках и разные рукописные
листы.
На конюшенном дворе все
кареты и коляски захватили. Били ломами.
Монастырские служки говорили
ворам, что коляски не архиерейские, но чудотворцевы. Воры отвечали со смехом, что
чудотворцы в колясках не ездили. Воры сажали служек в расписные коляски, обливали
ворванью, поджигали и пускали вниз по Васильевскому спуску, горящих людей в горящих
колесницах. Вертелись на пестрых осях колеса. Несло уксусом, мясом и паленым волосом.
Бунташи в беспамятстве
бросались на оружие с голыми руками.
- Чернь, стой за веру,
бей солдата до смерти!
Литовской погоней по
небесам наискось гнала Ксения свои осенние стада: перистые облака, листопад, ненастье,
высокое сияние сентября. В красных сапогах вприсядку приплясывала Москва.
