Сверху было видно, как
вся проезжая улица перед Варварскими воротами запрудилась черным народом - скорчились
на коленях, кланялись лбами в землю, больные умирали прямо в толпе, не могли упасть
- со всех сторон подпирали мертвых живые.
Мертвые смотрели вверх,
туда, где у ног немоленной иконы острыми язвами метались на ветру свечные огни.
Боголюбская икона вся
пряничным золотом, гречишным медом и трудной охрой писана по цареградской доске
из горького розового дерева, которое в могиле не гниет, и в воде тонет.
Стояла Богородица, запястье
к сердцу приложа, показывала продленную грамоту из агнчей кожи. У красных постолов
Ее, еле видимых мысами из подола, остановились на коленях двунадесять апостолов-святителей.
Белые церкви остывали у святителей за спиною, перекликались рдяные воскрилия кровель.
Медленные соты левкаса на иконной доске: золотце к золотцу, сусаль на сусаль, непалимый
цвет на непалимый цвет, как вечерние окошки, как пасхальный огонь. Молитвенное любование.
С несказанного облака Сын за всеми нами посматривал, заносил в малый свиток все
слова и мысли.
Ослаби. Остави. Прости.
Фабричный уселся близ
ворот, ему сколотили еловый ящик с прорезью, чтобы собирать деньги на всемирную
свечу. Мастеровой рассказывал всем свой сентябрьский сон:
Да, вот те крест, так
и пришла, Боголюбская, седая совсем, вон с тебя ростом, невысокая стать, стояла
босичком Христа ради. Зову, зову, а в дом не идет, глаза сухие, северные у Богородицы
глаза, с искрой и все смотрит, смотрит...
Насквозь меня смотрит
чумная московская Богородица.
Внимательно слушали,
записывали, кивали, сыпали в сундук серебро. Вели детей благословить. Фабричный
целовал детей в головку. Детские темечки молочком пахнут.
Из Марфина дезертир граф
Салтыков, семидесятилетний старик, в свое время славно погромивший пруссаков, писал
повинные депеши царице о состоянии дел в гибнущей Москве, не решаясь даже оглядываться
на зачумленный город.
Амвросий Зертис-Каменский,
митрополит московский и калужский заперся в духовной консистории и писал "Наставление,
данное священникам, каким образом около зараженных, больных и умерших поступать".
Умолял не допускать скопления и целования икон, последнее в моровую пору весьма
смертоносно и способствует сугубому распространению язвы. Наставление пастыря не
услышали.
Многие шептали митрополиту,
чтобы покинул город, как все люди, и особые дорожные грамоты сулили и беспрепятственный
путь из Москвы. Отказывался. Спрашивал: Как оставлю Москву в болезни?. Советчики
дивились его твердости.
