До вечера легким порхом
кружились над Красной площадью книжные страницы. Перья аистов, черным по белому
писанные, осыпались на мостовые.
В Чудовом монастыре все
святые образа были оборваны с гвоздей, ризница растащена в щепу. Евангелие, хоть
и оставили от стыда на алтаре, но сорвали с него апостолов и унесли, разорвали в
куски антимнист, разграбили сосуды, иконы обругали выколотием глаз.
Улицы наводнились людьми,
бегущими домой с добычей, кто с виноградными напитками в сулеях и в засаленных шапках,
кто с холстинами, кто с юфтей, и у всех глаза соленые, как у седой Боголюбской Богородицы-Чумички.
В татарскую ржавчину
перегорали набережные рощи над Москвой-рекой, тянули к небесам голые развилки ветвей.
В рощах хорошо убивали. Трое суток продолжались в Кремле ломка и грабеж.
Всюду шатались распьяные
мужицкие артели с дрекольем, били докторов и караульных, самовольно распустили Даниловский
карантин, освободили сидевших в Розыскном приказе веселых каторжников, больных пустили
по домам, кого ноги носили, те поднялись. А кто лежал пластом - тех сжигали заживо,
в рот лили ворвань и смолу.
Мелкие писаря со слов
погромщиков и мародеров, составляли бумаги с требованиями, чтоб хоронить, как прежде,
при церквах, а не на заставах, больных не брать в карантин, лекарям и докторам их
не лечить. Доктора-иностранцы все зелейщики и фармазонщики, нарочно пускают в воду
ядовитые споры моровой язвы, везде нюхают, рядятся в хари и злоумышляют.
Требовали распечатать
бани и полпивные, выдать для смертного избиения всех виновников московской пагубы.
Бумаги отсылать было некому - все адресаты выбыли.
Архиерей Амвросий скрылся
в Донском монастыре. Приобщился Святых Тайн и смертно затосковал. Просил через посыльных
Еропкина, чтобы тот выдал ему пропускной билет за город. Вместо билета Еропкин прислал
для охраны пастыря одного офицера конной гвардии.
Стали закладывать для
Амвросия лошадей, пока возились, толпа ввалилась в ворота Донского монастыря. Амвросий
надел серый мужицкий кафтан и спрятался от Москвы за иконостасом. Бунтовщики выволокли
его за щиколотки на двор перед трапезной и лазаретом, чтобы не сквернить святого
места кровью.
Пастырь стыдил бесчинных
- многие дрогнули, хотели отпустить - вперед протиснулись кабацкие целовальники
с дрекольем, один крикнул: Чего смотрите? Он колдун, он нас морочит". Толпа
сомкнулась и быстро убила архиерея. Тело с выколотыми глазами бросили остывать на
соломе.
