Так и говорил военком. Он совал пальцем в столбики и объяснял, почему они не дотянулись, почему больше всех отстал второй взвод, и ругался при этом и на себя и на весь эскадрон.
Потом выступил Искандеров, представитель шефов.
— Товарищи! Вы только ругали себя, и за дело ругали, а ведь рост-то ваш виден. Весь эскадрон-то другим становится, ведь это правда, что он скоро будет полон комиссаров. Эти комиссары не на страх, а на совесть уже растут из вас, и я их видел, и все вы их видите. Для нас неожиданна постройка манежа для рубки, вы этим перешибли, прорвали армейскую учебную косность, и мы уверены, что социалистическое соревнование разбудит вашу творческую инициативу, даст сотни новых изобретений. От имени рабочей делегации я передаю наше спасибо пионеру вашему, герою сегодняшнего праздника, изобретателю манежа товарищу Курову. Мы желаем, чтобы из вас выросли десятки таких же Куровых, тогда мы будем во сто крат сильнее, тогда мы будем еще более уверены, что революция наша находится...
Красноармейцы, не мигая, смотрят на Искандарова, потом ищут глазами Курова. Он сидит в передних рядах, у него красный затылок и малиновые уши. Эти оттопыренные уши на большой, шишкастой голове... Да ведь это Артемка наш! Ведь это Куров-то — наш Куров!
— Качнем Курова! — крикнул кто-то с задних скамеек.
— Качать!
— Бери его! Лови! — крикнули вскочившие красноармейцы. Они сцапали норовившего убежать Курова и метнули его кверху.
— Ура! Ура! Ура!
— Для своего парняги еще раз! Ура! Ура!
Куров взлетает вверх, захлебывается и от врывающегося в рот воздуха и от схватывающих горло спазм. Ему хочется плакать, смеяться и в то же время вместе с другими кричать «ура» и кого-нибудь качать.
От казарм эскадрона к Мсте шагала группа в двадцать красноармейцев. Илья Ковалев, только что отсидевший на гауптвахте, вертится в группе чертом, стреляет своими неугомонными глазами, никогда ни на чем не останавливающимися, скалит ровные, как на подбор, белые с просинью зубы и торопится рассказать услышанные на гауптвахте новые сальные анекдоты. Его товарищи идут молча.
В углу эскадронного плаца, где уже начинаются прибрежные кустарники, взвод остановился. Переминаясь, переглянулись.
— Ну, кто?
— Чего «кто»? Хоть кто, — тяжело задышал грузный Липатов. — Вот что, Илья, — решительно повернулся он к Ковалеву. — Вот мы здесь одни; мы тебя спрашиваем: когда ты кончишь хулиганство и самовольные отлучки? Когда?
Илья забегал глазами, весело оскалившись.
