Кинжал Медичи | страница 52



Я не мог признаться Джинни, что плакал. Раскачивался и плакал, перебирая бесконечно дорогие седые волосы. Потом, когда ее увезли, я приготовил наше любимое блюдо, накрыл на кухне стол на двоих и плакал, очень долго, пока все не остыло.

— А Мона Кински — художник-график. Милая женщина. Очень способная. Превосходный каллиграф. Занималась компьютерным дизайном. Уверен, не бросила до сих пор. Она из той же породы, что и Ренуар, который в семьдесят пять в инвалидном кресле писал кистью, привязанной к запястью. А ей должно быть сейчас не больше шестидесяти пяти.

— А откуда вы знаете, что она жива?

— Когда я уехал из Беркли, то попросил Мону указать в завещании, чтобы мне сообщили о ее смерти. Что? Почему вы так на меня смотрите?

— Реб, вы не шутите? — Джинни смотрела на меня в изумлении. Подалась вперед, подперла подбородок ладонью. — Неужели вы попросили Мону, которой не были безразличны, чтобы она написала такое в завещании?

Я не ответил.

— Откуда вы знаете, где ее искать?

— Она присылала мне открытки. Там есть обратный адрес. Где-то в Мендосино.[22]

— На которые вы, конечно, не отвечали. — Джинни грустно усмехнулась.

— Ладно, — сказал я, — а теперь подведите итог. Скажите что-нибудь умное и содержательное. Как после анализа сложной картины. Щегольните ученостью, придумайте поэтический образ. Например, что семена добродетели, когда-то посеянные родителями, так и не взошли в бесплодной почве моей души.

— Мне не нужно этого делать, Реб, — мягко проговорила Джинни. — Вы это уже сделали сами.

А потом небольшой салон долго оглашал только вой реактивных двигателей. Джинни достала из сумки свою страницу записок Леонардо и занялась работой. А я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Мне приснились горящие листья на бесплодной почве.

Где-то над Атлантикой Джинни меня разбудила.

— Я заслуживаю по крайней мере медали. — Она шлепнула мне на колени два листа, захлопнула пудреницу, уронила ее в свою бездонную сумку. — Прочтите, Реб, и оцените, хорошо ли я потрудилась.

Я проморгался и посмотрел на листок. Вначале, как обычно, шел итальянский текст.

Perche non mi fanno lavorare? Perche? Colui che dovrebbe di me fare tesoro mi nega i moei preziosi studi che si rivela debole di stomaco. I cio m’ha fatto male e mi tormenta giacche chi e mai costui se non sa fare cio che Dio stesso lo ha chimato a fare?

Perventun anni l’ebbi con me e nessun altro neppure Giovan giammai pote vederls.

Igli torno alla polvere ora e giusto in quest’istante ho stabilito dove e come dovra trovar riposo.