- Александр Ковач, кто же еще.
- Много будешь знать, плохо будешь спать, - буркнул отец.
Дома он сразу же, пока мама разогревала борщ, пошел в сарай и стал вынимать половые доски, выбирая попрочнее. А я, воспользовавшись моментом, положил на место взятый утром нож. Хорошо, что его никто не хватился, иначе бы мне многое пришлось объяснять.
Отец ушел сразу после обеда. Доски он погрузил на большие санки, на которых мы перевозим дрова, и повез их в сторону «инженерного дома». Еще он взял молоток, пилу и по горсти гвоздей разных размеров.
А я уселся за учебники. Но мне с трудом удавалось сосредоточиться на уроках, мысли мои витали где-то далеко-далеко.
Очень он странный, этот Александр-Ласло Ковач, думал я.
Его появление, да еще так кстати - настоящая тайна. И вовсе не из Казахстана он приехал, врет все. Но в то же время зачем ему врать?
Возможно, пришло мне в голову, он врет не ради себя, а ради дяди Коли Мезецкого ...
Однако при чем тут дядя Коля? Или, вернее, почему надо врать ради него?
Впрочем, документы у этого Ковача есть, и нормальные документы ...
А может, пришло мне в голову, это вовсе не его документы? Может, он от кого-то прячется? И вообще - он преступник, а дядя Коля помогает ему скрыться - в память о его отце, которого дядя Коля знал?
Я вспомнил холодный, одновременно бездонный и непроницаемый взгляд Ковача.
Похожий взгляд был у двоюродного брата моего отца, дяди Степы, когда он заезжал к нам по пути домой, возвращаясь из лагерей, где провел восемь лет. Отец поспешил его спровадить, хотя и не грубо, дал в дорогу домашних консервов и немного денег и сделал все, чтобы дядя уехал рано утром, только переночевав. Но дядин тяжелый взгляд я запомнил, и еще наколки, которыми был покрыт его торс: дядя долго парился в бане, потом вышел в предбанник, взял у меня полотенце и подмигнул мне, его мускулы заходили, а на них - бесенята и всякое прочее, изображенное на наколках, зашевелилось, как живое. Потом он сидел за столом, ел много и жадно и вел странные разговоры, которых я почти не понимал, а отец сидел напротив и разглядывал стол, стараясь не поднимать глаза на своего двоюродного брата. А еще отец прикрикнул на меня, увидев, что я верчусь рядом, и велел немедленно идти спать.
Хотя нет, у дяди Степы взгляд был тяжелый совсем по-другому. В нем, если хотите, не было холодной несгибаемости, превращающейся в полыхающее пламя, как у Ковача. Холод в его глазах и оставался холодом, и был он скорее не стальным, а свинцовым ... Да, точно. Если искать сравнение через различие в металлах, то взгляд дяди Степы мог ударить, будто свинцовый кастет, но не мог рассечь, как закаленный клинок. И в огне легкоплавкий свинец его взгляда потерял бы форму. Пожалуй, приблизительно так.
