– Я услышал вашу точку зрения, талтар Фаран, – оборвал я говорившего, когда он попытался повторить то же самое, но другими словами, – но не считаю необходимым заострять внимание остальных на том, что является скорее исключением, чем правилом. Случаи, когда дарианцы берут в жены женщин иной расы, настолько редки, что ничем не ущемляют прав дарианок на свободу выбора будущего супруга. К тому же ни одна из этих иномирянок не претендует ни на что большее, чем просто быть рядом со своим ребенком. Поэтому все, на что я готов согласиться, – потребовать от службы социального контроля просчитать возможные варианты событий и отслеживать развитие этой ситуации. Вас устраивает такое решение? – Окинув всех взглядом, в котором вряд ли можно было заметить даже тень эмоций, и не заметив желающих со мной не согласиться, я кивнул в сторону ожидавшего моего окончательного слова талтара, разрешая ему сесть. – Этот вопрос считаем закрытым. Талтар Маргилу, есть ли еще что-либо требующее моего внимания?
– Да, мой ялтар. – Он поднялся со своего места, вызывая в моем воображении странные ассоциации. Этот же зал, те же талтары, но… вместо меня на этом месте сидит отец. И я вижу, как не я, а он смотрит на замершего в обманчивой расслабленности мужчину, уже догадываясь, о чем тот собирается сказать, но ничем не выдавая своего знания. – Нам стало известно, что вы увеличили охрану правительницы Леры с помощью воинов своей личной гвардии. У вас были на то основания?
«Если бы этот вопрос не задал я, ты услышал бы его от кого-нибудь другого». – Его объяснения с ноткой сочувствия и принятым у нас с ним наедине «ты» не ввели меня в заблуждение.
Он был прав. Если Таши признали за то, что она моя Единственная, да за цельность характера, который позволил ей доказать всем, что она на равных со мной способна вершить судьбу Дарианы, то с Лерой все было иначе. Вилдор не просто назвал ее воином, он сумел показать это всем. И не только потому, что именно ее кинжал прервал его жизнь.
Для даймонов, для которых схватка была сутью жизни, это значило даже больше, чем связавшие меня и мою жену узы. Поэтому я уже не раз слышал заявления, что любое оскорбление в адрес Леры должно караться так же, как оскорбление нашему миру, одним из символов которого она сумела стать.
Но Маргилу был ее старшим родичем. И сейчас его устами говорил его род, а не совет. Или, что было вполне возможно, желание разобраться в тех подозрениях, которые не могли у него не возникнуть. Уж кто-кто, а он вряд ли поверил в данные мной объяснения после того, как я дважды полностью опускал щиты вокруг своей резиденции.
