Молитва подходила к концу, когда снаружи послышался шум, каркающие голоса жрецов и визг женщин, которые, как всегда, лезли мужчинам под ноги, получая причитающиеся пинки и оплеухи. Крыгтпрыга понюхал воздух, плюнул себе на живот и полез наружу.
Снедаемый любопытством, Бертудо все же дочитал положенное, мазнул за неимением елея лоб королевы грязью, и только тогда покинул шалаш.
Картина, представшая его глазам снаружи, была достойна удивления. Четверо шаманов, потрясая над плешивыми головами человеческими берцовыми костями, служившими и магическими посохами, и боевыми дубинками, командовали оравой дикарей, тащивших на плечах два огромных продолговатых кокона. Жрец признал в белесых нитях липкую паутину гигантского паука грху, существа грозного с виду, но совершенно безвредного и робкого нравом. Аборигены использовали паутину в качестве веревок, когда им удавалось захватить в плен врага — песьеголового, леопарда или дикаря из соседнего племени. Редко, но подобное случалось, и тогда возле шалаша королевы устраивалось настоящее празднество: шаманы каркали свои молитвы, молодежь радостно предавалась плотским утехам, старики колотили друг друга суковатыми дубинками и бросались камнями, так что после торжеств съедали обычно не только пленника, но и пяток-другой забитых насмерть сородичей. Однако ни разу еще Бертудо не видывал, чтобы дикари захватили сразу двух пленников.
Крыгтпрыга распорядился отнести коконы к торчавшим поодаль кольям. Кривые столбы служили ыухе чем-то вроде идолов и хотя представляли собой просто комли с ободранной корой, шаманы регулярно смазывали их собственными испражнениями, бормоча и поджимая левую ногу, что означало у них верный признак религиозного экстаза. Как ни протестовал Бертудо, как ни доказывал, что Митра запрещает творить кровавые требы, уразуметь сие было выше дикарского мировосприятия, и жрец, удалясь в свою хижину, всякий раз после жутких обрядов горячо молился, испрашивая у Всемилостивого прощения для своих подопечных.
Носильщики, подобно муравьям, потащили свою добычу к месту жертвоприношения. Опустив коконы в грязь, шумя и толкаясь, они принялись отдирать липкие нити, что должно было причинять пленникам не слишком приятные ощущения. Однако из-под пут не доносилось ни звука.
Вскоре причина этому объяснилась: когда липкие нити были отброшены в сторону, взору предстали два недвижных тела — могучего черноволосого мужчины, явно не принадлежащего к вендийским племенам, и юной девушки, судя по всему, местной уроженки. Аргосец разглядел багровые пятна на их шеях и понял, что пленники стали жертвами летающих игл, которыми весьма искусно владели жрецы, выплевывая их через полые травяные трубочки. Иглы смазывали ядом священной лягушки, способным вызвать глубокий сон, а иногда и смерть — в зависимости от концентрации. К счастью, отметил жрец, люди дышали.
