Обермайер молчал, потом кивнул Кентропу и, опустив голову, направился в хату. Кентроп, повернувшись к Крюлю, озабоченно произнес:
— В общем, дела ни к черту. А это только начало. В расположении 1-й роты сегодня ночью тоже была жуткая стрельба.
Дойчман слышал все, словно уши у него были заложены ватой. Ему ни до кого дела не было. Все с тем же отсутствующим видом, не покидавшим его с тех пор, как он прочел письмо доктора Кукиля, он тоже прошел в хату, где уселся в своем закутке, в котором обычно спал. Роковое послание зловеще похрустывало в левом нагрудном кармане. Пока они добирались до Борздовки, Дойчман ни слова не проронил, хотя и Крюль, и Шванеке пытались разговорить его. Юлия умерла. Это прочел между строк. Это произошло на глазах у доктора Кукиля. Она принесла себя в жертву ради него, Эрнста Дойчмана. Она хотела доказать, что он невиновен. Она верила в него, в его работу, доверяла ему — но актины не спасли и ее. И какой теперь смысл в том, что доктор Кукиль просил его выслать ему формулы, отчеты об экспериментах, обобщения? Какая разница, что теперь он верит в эффективность актиновых веществ, что, видите ли, сожалеет, сочувствует, раскаивается, что обещает добиться его реабилитации? Все это вещи второстепенные, суть маловажные. Важно одно — Юлии больше нет, она умерла, пока он тут с Таней забавлялся… Эрнста это мучило, и ни конца этим мукам, ни выхода из них не было. Он до конца дней своих обречен корить и ненавидеть себя за это. Сидя на санях, уставившись вперед, он ощущал, что он, именно он один повинен в смерти Юлии. И никакая сила на земле не могла снять с него эту вину. Достав письмо из кармана, он разорвал его на мелкие клочки и втоптал их в земляной пол. А может, мелькнула безумная надежда, а может, все-таки Юлия выжила? Ведь Кукиль писал, что она в тяжелом состоянии, о смерти же в письме ни слова. Может, может она каким-то чудом, но все же оправилась от болезни, как и он сам? Может… Может… Вздор все это, и ничего больше. Вздор!
Он рассеянно провел рукой по лицу. Глупо верить в чудеса. Не было их и нет — Юлия умерла.
Сняв шинель, он хотел положить ее на деревянные нары и вдруг застыл и стал озираться. Нет, все же было нечто такое, что он обязан был предпринять… Нет, это не только он один повинен в смерти Юлии… Нет, не он один. А почему он, собственно, торчит здесь? В этой грязной, завшивленной норе? К чему вообще это все? Как он мог спутаться с этой Таней? Да, ему хотелось утешения, он стремился хоть как-то отгородиться от царившего вокруг кошмара, забыться… А виноват во всем был не он, Эрнст Дойчман, а тот, кто накатал ему это послание. Доктор Кукиль. Если бы не этот злосчастный доктор Кукиль, он бы сейчас жил в Берлине, работал вместе с Юлией. С его красавицей Юлией, милой Юлией, которая была ему не только женой, но и другом, товарищем по работе, единомышленницей…
