Внезапно окаменев, Роб с любопытством покосился на нее, потом в глазах его мелькнуло беспокойство. Они с Уиллом тревожно переглянулись.
— Монмут? Племянник короля Якова?
Шотландцы, как по команде, во все глаза уставились на нее, словно не веря собственным ушам. Роб первым решился прервать затянувшееся молчание:
— Но ведь вы же не послушница, верно?
— Послушница. Меня должны были постричь будущей весной.
Глаза Роба внезапно потемнели, по лицу скользнула тень разочарования. И почти сразу же лицо его стало каменным. Однако проблеск чего-то человеческого в этом суровом воине пугал Давину куда больше, чем легкомысленное обаяние его молодого друга.
— Но Монмута с Аргайлом выслали в Голландию, — влез в разговор сидевший у костра Колин.
Давина кивнула:
— Да. Это их солдаты, голландские наемники, напали на аббатство.
— Почему они хотели вас убить?
Снова Роб. Она повернулась к нему. Может, он действительно не знает? Ей очень хотелось поверить в это, поверить, что он спас ее из огня просто по доброте души. Она совсем не знала мира, не знала, как выжить в нем без поддержки и помощи друзей, и отчаянно нуждалась в помощи, хотя бы на первых порах. На один краткий миг Роб, забывшись, позволил ей заметить, что и у него есть слабое место. Ей внезапно захотелось довериться ему…
— Они ведь охотились за вами, верно, девушка? — продолжал он, видя, что она молчит. — Они перебили всех сестер — надеялись, что вы окажетесь среди них.
Давина смахнула повисшую на реснице слезу. Да, Роб прав: все они погибли из-за нее.
— Но почему? Кто вы?
— Я — никто.
О, как бы ей хотелось, чтобы это было так! Она отдала бы все на свете, чтобы это оказалось правдой.
— Вы, конечно, потрясающе красивы, девушка, однако сильно сомневаюсь, чтобы столько людей решились бы пожертвовать жизнью просто так — ради той, что ничего собой не представляет.
Давина отвела глаза в сторону. Не из-за того, что в суровом взгляде Роба сквозило участие. И не из-за его низкого, звучного голоса, вызывавшего у нее дрожь. И даже не из-за того, что он назвал ее «потрясающе красивой». По правде сказать, она слегка растерялась от такой дерзости — растерялась до того, что ее ладони стали влажными. Но хуже всего было то, что он сказал потом… потому что его слова были правдой, и от этого ей стало еще больнее.
Роб придвинулся к ней, обдав ее теплом своего тела.
— Ладно, Давина, пусть так. Вы — никто. Пока, — подчеркнул он.
Она вскинула на него глаза. В ответ Роб молча скривился, и, непонятно почему, она вдруг почувствовала непреодолимое желание рассказать ему все. Подавив его, Давина с извиняющейся улыбкой протянула руку к его плечу.
