Где-нибудь поблизости поднимает матрас Костя Ганшин или похожий на него пенетратор.
Опасные вокруг люди, очень опасные, я и сам опасный.
Чичи легко получают пожизненное, и энергии в них много, и злость свою они ничем не могут успокоить. Но и у нас в клетке люди интересные, я вижу. Паренек с припухлыми губами, он не кошек душил. А если и кошек, то вместе с хозяевами. Каемка на верхней губе — ломаная, как у дешевого клоуна с новогоднего утренника или как у ангела на ампирных плафонах. Он горло рвать будет зубами, он будет кровь пить, втягивать носом запах смерти и облизывать свои ангельские губы.
Я залез на бочку, оказалось, к борту приварена поперечная решетка, есть куда ногу поставить. Пугал острый, неровно порезанный край, если упасть, поранишься. Но у меня голова не кружится, теплоход вряд ли будет качаться на волнах, а в мусорной гавани волн нет.
В то, что теплоход может выйти из порта, я не верил. Не удивился бы, но не верил. Думал об этом, но не верил. Слишком большой удачей казалось путешествие по морю. Нет, ржавый теплоход без переборок и с полосатыми уродами внутри вряд ли отпустят на волю волн.
Если двигатель заглохнет и волны унесут «Двинск» на мель, рифы разломят корпус, между нар пронесется мощным потоком холодная вода, я выплыву на свободный воздух, выберусь на берег и побегу. Мы с Сипой готовы к побегу. Здесь все готовы к побегу.
Пустая бочка отозвалась гулким низким звоном, неожиданно громким. Похоже на концептуальную музыку.
Через проход от меня, тоже на втором ярусе, но наискосок, лег Толя Слесарь. Он рассматривал решетку на иллюминаторе и держался за сердце. Ни с какой вроде причины он стал мне рассказывать, как погнался за подраненным кабаном по снегу и догнал, хотя никто не верил, что он его догонит, а уже вечер был, не видно ничего, он догнал кабана и пристрелил.
Когда он замолчал, я стал думать об ангельских губах на ампирном плафоне. Я думал, что бесы — это падшие ангелы, иначе и быть не может. Иначе откуда у них власть над пространством, откуда они могут знать наши мысли и внушать нам то, о чем мы без них никогда не думали? Сипа не может стать бесом, не побывав в ангелах, надо ему сказать.
Или не говорить?
Толя Слесарь принюхался к сварным швам, отломил черный ноздреватый пузырек и растер пальцами.
— Торопились.
Толя Слесарь сказал, что работал автослесарем и был классным автослесарем, никогда не халтурил. Толя заплакал и сквозь слезы объяснил, что плачет потому, что сварку делали второпях, к качеству не стремились. Я до поры не понимал, почему он плачет.
