— У тебя никогда не возникало желания вернуться в детство? — задал вопрос Примат.
— Этого все хоть иногда хотят, — ответила Шимпанзун.
— Завидую их длинным рукавам. Иногда хочется оказаться на их месте и спрятать руки в рукава, уж очень уютный у них вид. А нос в мамой связанный свитер. Такой вот у меня страусиный комплекс, — признался в слабости Примат. — Говорят, секс с нелюбимым приедается, надоедает быстро?
— Мне одна подруга рассказывала, не скажу кто, но ты ее знаешь, как раз об этом, — опять улыбнулась успокаивающей улыбкой Шимпанзун. — У нее как раз нелюбимый, но вполне терпимый муж. Она относится к этому как к спорту, не обращает внимания на нелюбимость. Ты касаешься жестоких для себя вещей, не нужно. И потом, я разве говорила тебе, что не люблю его?
— Что любишь, ты тоже не говорила. Скажи, сейчас подходящий момент.
Над головами снова пролетела чайка и присоединилась к первой, став второй бело-серой точкой на крыше высотки. Они разговорились на своем скрипучем языке.
— К счастью, ты и Мак, вы очень разные, даже внешне — мне повезло. И чувство к тебе и к нему тоже разное. А главное, это то, что я обезьянна, и хочу иметь всегда живого мужа, живого насовсем. И чтобы дети были сыты и счастливы, понимаешь? Это инстинкт материнства, слышал о таком?
— Я понимаю, обезьянна должна думать за двоих — за себя и за детеныша, — теперь уже Примат улыбнулся успокаивающей улыбкой.
— Извини.
— Ничего, и в самом деле — лучше не будить воспоминаний, если это можно так назвать. Ну что же, — он встал с парапета, — прощай, Шимпанзун.
— Прощай, Примат, — она осталась сидеть на холодном камне. — И спасибо тебе за твое спокойствие.
— Я толстокожий, считай, что пока не дошло. Взорвусь потом.
— Я не услышу.
— Я надеюсь. Всего хорошего.
— Всего.
И на этом добром слове почему-то проглянул Олнцес.
Вот таков он, ангел сновидений, любитель покакать спящим на мозги, словно чайка на головы прохожим. Но к счастью утро наступает в независимости от частоты и качества всхлипов, и как намечалось, он оказался рядом с Абызном, в машине, несущейся по дороге и разрезающей яркие осенние сопки.
— Нравится мне наша осень! — крутя баранку, восхищенно воскликнул Абызн. — На югах не такая, жухлее. А здесь цвета — как на рекламе.
— Зато фруктов много и дешево.
— Гриб, вот самый лучший фрукт. Правда? — полуобернулся он к сыновьям.
— Гриб не фрукт, — ответил Семь, а может Восемь.
— Как не фрукт? — не согласился Абызн. — Грибфрукт — так и называется.
