Однажды дверь оказалась приоткрытой.
Хозяин кабинета, невысокий седой профессор с синими хитрющими глазами Кольке даже понравился. Во время обследования он несколько раз подмигивал парню: дескать, не дрейфь, все будет в порядке. Он не был таким занудливым и строгим, как все предыдущие лысые дядьки.
— Вы абсолютно правы, никаких ассоциаций, ни-ка-ких! — резкий профессорский голос был хорошо слышен в коридоре. — Что — головные боли? Я сам всю жизнь от этого страдаю. Поседел раньше времени. Обезболивающее принимать в исключительных случаях. Организм должен справиться сам, не навредите ему. — Он вздохнул. — К сожалению, головные боли могут остаться. Сейчас больше всего вам следует беспокоиться о другом: чтобы полученная травма не отразилась серьезно… — Седой ученый медлил, осторожно подбирая слова: — На дальнейшей жизни сына.
Тамара Александровна горестно всхлипнула.
— Удары по голове всегда чреваты непредсказуемыми последствиями. Проведенные обследования позволяют утверждать, что мальчик — нормален, уже сейчас он способен вынести посильные физические и умственные нагрузки. По-силь-ные! Не подстегивайте время, не провоцируйте…
Видно, профессор отошел вглубь своего обширного кабинета, и следующих слов Колька не разобрал.
— Воспоминания вернутся, провал будет потихоньку зарастать. Представьте глубокий овраг, который со временем…
Опять послышалось неясное бормотание.
— Какие-то обрывки воспоминаний могут всплыть много позже. Иногда память восстанавливается через день, через час, через несколько недель. Некоторые события стираются навсегда. Порой человек может помнить что-то выборочно.
Колька слушал, вытянув шею, стараясь не пропустить ни слова.
— …подсознание порой выкидывает с человеком коварные штуки… выпал из времени…
Это было последнее, что запомнил мальчик, утопая в потертом кожаном кресле.
Видно, Тамару Александровну обнадежила консультация с медицинским светилом. Она повеселела.
Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Лишь одна тема была запретной в их маленькой семье: про поиски клада и Пимена.
Колька, жалевший мать, которая души в нем не чаяла и жила только им, никогда не заговаривал об этом.
Славик Доронькин, с которым он раньше иногда встречался в Москве, переехал в другой район. Его мать, вертлявая тетя Лида, к которой Колька всегда относился с опаской, до того она напоминала противную бабку Варьку, наконец смогла устроить свою личную жизнь и выйти замуж.
— За какого-то придурка, — сказал озлобленный Славик, когда они увиделись перед отъездом. — Молодится мамаша. Такую парфюмерию развела, смех один. Одно красит, другое подмазывает, тьфу, домой зайти нельзя, такая вонища. Меня вон в обновки вырядила, чтобы, значит, соответствовал. — Он смачно сплюнул, и тоскливо посмотрел на приятеля. — Съезжаться с ним решила.
