— Выдумаешь тоже, — отмахивалась баба Маня.
— И выдумывать ничего не надо, у всех от него один разор. На кого ни глянет — беда приключается. Помню, в позапрошлом, что ли, годе прошел Пимен мимо Люськиного Ивановой дома, глянул на огород, и сразу огурцы горькие стали.
— Поливать хорошо надо, тогда и огурцы хорошие будут, — тихо замечала баба Маня.
Варька её не слушала.
— И ведь вот какой, — настырно гнула она свое, валя все в одну кучу. — Дочку свою, и ту не пожалел, когда она поперек него пошла.
С Пименом в деревне, помнил Колька цепкой детской памятью, никто не ругался, но и дружить не дружил. Одна бабушка Маня его привечала. И его, и дочек его тоже.
Доронькина и тогда, когда Пимен был жив, воду мутила.
— И как ты, Маня, не боишься? — качала головой Варька. — Порчу наведет. Ему ведь это мигом.
Колдуном Пимена в глаза никто не называл, но за глаза и так и эдак костерили. И вера-то у него, дескать, другая.
— Какая другая? — заступалась за Пимена Колькина бабушка. — Такая, как у всех, только он старовер.
— Ты, Маня, набожный человек, а того не понимаешь… — С укоризной глядела на бабушку Маню въедливая Варька.
И начинался бесконечный спор: и воду-то он из одного колодца ни с кем брать не станет, и то, и это…
Колька слышал все это много раз.
Бабку Варьку он не любил и знал, что его бабушка — самый мудрый и добрый человек на свете. Знал он и то, о чем шептались в деревне: только к одной бабушке Мане заглядывал старый Пимен. Тут болтливая соседка говорила чистую правду.
Он помнил, как Пимен приходил к ним, высокий, с огромной седой, как лунь, бородой по пояс, в темной косоворотке — в другой одежде его Колька никогда не видел, — и пил чай, как степенно оглаживал свою бородищу и, не торопясь, рассказывал что-то.
— Мамк, жених-то твой, никак, опять в гости приходил? — балагурил дядька Федя. — Смотри, а то ещё жениться на тебе надумает.
Бабушка отмахивалась: придумает тоже на старости лет, людей смешить.
— Ну, ты зря, зря, — не отставал неугомонный Федя. — Человек он степенный, богатый, говорят. У него денег, — причмокивал он, — куры не клюют. Еще небось мешок керенок где-нибудь зарыт.
— Керенок, не керенок, — встревала Настя, — но золотишко точно прикопил. Еще с прежних времен осталось. Да и сейчас куда ему тратить, на своих дураков, что ли? Коз развел, во всей деревне столько не наберется, сколько у него одного, куры, корова, овцы. Мясо в город продавать ездит каждую субботу. Наша бригадирша сама лично его на колхозном рынке за прилавком видела. Куркуль! У него денег, как у дурака махорки.
