Работа вырисовывалась не трудной, но кропотливой, и Прошин невольно прикинул — успел бы он с ней к лету или нет? В самом деле — если не Тасманово море, так хотя бы Черное… И — осенило! Без логических связок, молнееносно, подобно магниту, притягивающему россыпь железных опилок, выстроился перед ним план, воедино собравший все исподволь копошившиеся мыслишки. Прибор для океанологов как раз и был третьей частью, четко стыковавшейся и с кандидатской и с анализатором. Итак — докторская. Бесполезная, с расплывчатьй идейкой практического применения, на при желании можно внушить, что и трактор — танк! Неужели… шанс?
Простите, — подал голос Прошин. — Я не хочу вмешиваться в планы руководства, но, учитывая загруженность наших лабораторий, предлагаю отдать эту работу мне.
Вы берете на себя большую ответственнось, — предупредил Бегунов. — У вас и без того серьезная тема.
Знаю.
Прошин отправился к себе, провожаемый одобрительными взорами коллег. Ему было легко. Балласт бездеятельноси оборвался, брякнувшись за спиной, появилась цель, далекая, сложная, но только такие он и признавал, презирая стрелявший в упор. Те кто лупит в упор, не стрелки, те много не настреляют…
Он еще раз взвесил каждый пунктик плана: кандидатская — деталь готовая, почистить ее, снять шелуху… Затем — датчик. Эту деталь вытачивает лаборатория. И морской прибор.
Окрестим его… «Лангуст». А для него надо дать мастеру свой резец, неудобный, явно не тот, но в правильности подбора резца мастера прийдется убедить.
Он осторожно покусывал губы, и глаза его смеялись. Он действительно был счастлив, хотя сам не понимал отчего. Но вспомнилась Ирина, семь цифр-закорючек, перенесенных с клочка бумаги в записную книжку, и он — анатом своих чувств — также связал их строгой схемой и подвел итог, вышедший отменным: приятный кавардак любви царил в душе; начиналась Игра! — и ее захватывающая прелесть, отзывавшаяся щекотным холодком в груди, преисполняла его смыслом. А может лишь иллюзией смысла. Но какая в конце концов разница?
$1
В кабинете он застал Глинского. Тот нервно загасил сигарету и ломким визгливым голосом закричал:
— Ты когда-нибудь уволишь эту пьянь или нет?!
Лицо Сергея пылало, волосы были растрепаны, глаза сверкали бешенством. Вернее сверкал один глаз; второй заплыл, свирепо тлея в здоровенном багровом синяке.
О, — Прошин поправил очки. — Какая странная производственная правма…
Глинского затрясло.
Если бы не Чукавин….
Постой, паровоз, — сказал Прошин. — По порядку, пожалуйста.
