— Папа, — позвала она. — Папа!
Сверху донеслись недовольное ворчание, шевеление, будто кто-то переворачивался в кровати, затем тишина.
— Папа! — громче крикнула она, и на этот раз ответом было невнятное бормотание.
Следом что-то глухо стукнуло об пол, раздалось шарканье, донеслись невнятные проклятия. Звякнули ключи, взвизгнул давно не знавший масла замок, и, когда откинулась тяжелая крышка люка в полу, прямоугольник света озарил темноту подвала.
— Заткнись! Чего тебе надо?
Тца не видела его лица, только темный силуэт на фоне проема.
— Светает, отец.
Он отвернулся.
— Светает? — пробурчал отец. — Ты еще смеешь будить меня в такую рань!
Крышка люка начала опускаться.
— Дай отдохнуть.
— Отец! — крикнула она в отчаянии. — Цепи! Мне больно.
Крышка на мгновение замерла, затем снова поднялась.
— Чертова девчонка! — выругался мужчина и начал спускаться по крутой лестнице.
Уже внизу нога его потеряла опору, и последние ступени он пролетел, больно стукнувшись пятками при приземлении. Он закричал от боли, затем обругал последними словами и лестницу, и девушку.
Теперь она хорошо видела отца. Глаза, испещренные красными прожилками, были затуманены. Белые пятна окаймляли губы, резко контрастируя с небритым подбородком и черными спутанными волосами.
— Глупая девчонка, — пробурчал мужчина, потирая рукой лицо. — Почему ты не даешь мне отдохнуть?
— Мне больно, отец, — сказала Тца и вытянула вперед запястья, на которых позвякивали металлические цепи. — Освободи меня, и я уйду. А ты сможешь выспаться.
Он искоса посмотрел на дочь, затем указал на ее узы.
— Точно?
Она кивнула, на что мужчина промычал:
— Я не хотел рисковать.
Он долго покачивался из стороны в сторону, уставившись на дочь и приложив руку к голове, словно пытался подтолкнуть мысли.
— Мне надо поговорить с тобой.
— Да, папа, конечно. — Она снова потрясла руками. — Только…
— Позже.
Слева от него стоял винный бочонок — пустой, Тца была в этом уверена. Отец проковылял к нему и тяжело опустился на крышку.
— Сперва ты меня послушай.
Девушка ощутила приступ ярости, но быстро подавила его. Гнев не принесет ничего, кроме еще большей боли. А ей сейчас нужно освободиться от оков, и только повиновение поможет. Проглотив обиду, она кивнула:
— Да, отец.
Он снова пристально посмотрел на дочь.
— Тиццана, — наконец произнес мужчина, и она, встревожившись, внимательно взглянула на отца.
Он единственный называл дочь полным именем, да и то очень редко, обычно, когда собирался сказать что-нибудь плохое. Он дал ей имя по названию городка, где она появилась на свет, — Тиццано. Туда отец приехал, чтобы сконструировать придуманный им пресс для выработки оливкового масла. Но, как и все его проекты, этот закончился крахом: люди, которым он задолжал, прогнали изобретателя вместе с семьей, и им пришлось вернуться в Сартен. Девушке всегда казалось, что, произнося ее полное имя, отец думает об очередной неудаче.
