— Тиццана, — повторил он. — Сколько тебе лет?
Она нахмурилась.
— Не знаю, отец.
— Дай подумать. — Он поскреб щетину, глядя на дочь. — Ты родилась в год, когда рано ударили заморозки и оливки погибли, из-за чего никому не был нужен мой новый пресс! Ни-ко-му.
Он свирепо глянул на девушку. Гнев отца всегда проявлялся в виде внезапной вспышки. Его нужно было успокоить, отвлечь.
— И в каком году это было, папа?
— В каком? Хм, — проворчал он. — Да я до самой смерти не забуду тот год! Это было в… тысяча пятьсот шестьдесят восьмом. То есть в шестьдесят девятом. Да, в шестьдесят девятом.
— А сейчас?..
— Ты даже не знаешь, какой нынче год, глупая?
Девушка покачала головой. Какое ей дело до этого? Она замечала только смену сезонов.
Мужчина вздохнул.
— Тысяча пятьсот восемьдесят третий. Стало быть, тебе четырнадцать.
Она не знала своего возраста и не придавала ему никакого значения. Но вот для отца даты оказались важны.
— Хорошо, — пробурчал он. — Вполне взрослая.
Мужчина встал и направился к лестнице, не обращая больше на дочь ни малейшего внимания.
— Папа!
Он обернулся, и Тиццана снова подняла скованные руки. Отец не собирался подходить, и девушка поняла, что необходимо как-то задержать его, иначе, если он выпьет, придется провести в подвале весь день.
— Вполне взрослая для чего?
— Чтоб выйти замуж.
— Что? — с трудом выговорила Тиццана.
Вряд ли какое-то другое сообщение отца могло шокировать ее сильнее.
— Замуж? Но ведь мне всего четырнадцать…
— Ну и что? Твоей матери было четырнадцать, когда я женился на ней.
«И едва минуло двадцать, когда похоронил ее», — подумала девушка, но вслух ничего не сказала.
Все, что она помнила о матери: эта сгорбленная под гнетом непосильной работы женщина родила пятерых детей за шесть лет — и потеряла двух из них. Ей когда-то было четырнадцать? Тца не могла представить ту старуху, которую едва помнила, своей ровесницей.
Отец отступил на шаг.
— Ты течешь?
Она отвела взгляд и пробормотала:
— Да.
— Значит, уже вполне взрослая, — хрюкнул отец.
— Но… — выдавила девушка, напрягшись. — Кто же захочет взять меня в жены?
Улыбка искривила рот отца, придав лицу незнакомые черты.
— Есть кое-кто. Эмилио Фарсезе.
На мгновение стало трудно дышать. Тца немного знала о Сартене. Когда ей было восемь, умер брат Франко. Первенец, Луго, уже учился в школе в Генуе — любимец семьи, он должен был осуществить мечту отца о школьном образовании. Старшая сестра Миранда страдала чахоткой. Таким образом, Тиццане приходилось пасти коз, которые служили единственным постоянным источником дохода семьи, и она жила в горах круглый год, даже после того, как в октябре пригоняла стадо вниз, в долину. Ей гораздо больше нравилось проводить зиму в своем каменном убежище — где оно находится, не знали даже родные, — чем с отцом. Тем не менее, конечно же, она слышала о семействе Фарсезе. А в один из редких визитов в Сартен сестра Миранда, хихикая, показала ей издалека Эмилио.
