Уверенный, что Георгия скоро привезут, Бахтин поехал на аэродром.
Возле командного пункта толпились летчики и техники. При малейшем, еле уловимом гуле самолетов все они поднимали головы и долго всматривались вдаль, пока кто-нибудь не произносил:
— Нет, не то.
Тогда вновь начинали говорить. Каждый строил догадки: кто будет садиться за Карловым — Жуковский или его ведомый, на какой аэродром они прилетят. Ежеминутно глядя на часы, люди напряженно прислушивались к доносившимся с неба звукам, понятным только им одним.
В землянке командного пункта, куда спустился Бахтин, тоже чувствовалось тревожное ожидание. Говорили почти шепотом. Командир полка сидел возле телефонного аппарата. Каждые три-четыре минуты он брал трубку и крутил ручку полевого телефона.
— Алло! Береза? Я Чайка. Соедините меня с оперативным дежурным Сокола.
В переполненной землянке становилось совсем тихо. Все неотрывно следили за выражением лица Емельянова.
— Дежурный? Как Жуковский?.. — Не вернулся еще, — разочарованно повторял Емельянов, кладя трубку на прежнее место.
— А... Бахтин. Иди сюда, — позвал он, заметив, наконец, капитана.
Вдруг резко затрезвонил телефонный звонок. Его ждали с нетерпением, и все же этот звонок был настолько неожиданным, что Бахтин вздрогнул.
Командир быстро взял трубку:
— Емельянов у телефона. Да, да, слушаю вас...
Все, кто был в землянке, пристально вглядывались в мрачнеющее лицо командира. В тишине глухо ударилась об стол телефонная трубка, которую опустил мимо аппарата Емельянов.
— Жуковский отыскал в степи обгоревший штурмовик Карлова, но возле никого не было, — сказал он.
Летчики молча начали выходить из землянки.
Тоскливым взглядом провожал Карлов самолеты товарищей. Последний штурмовик растаял в мутной влажной пелене, застлавшей глаза, но Георгий все всматривался в бездонную даль, пытаясь разглядеть самолеты. Перед глазами поплыли десятки сверкающих искорок. Он отвернулся.
«Неужели конец?» — промелькнуло в сознании.
Вылетая на боевые задания, Георгий часто задумывался: «А что, если мой самолет будет подбит? Что, если придется сесть там, у них?»
Каждый раз он пытался отогнать эту навязчивую мысль, а она опять приходила: «Что же ты будешь делать, когда окажешься на земле лицом к лицу с фашистами?» И Георгий давно решил: «Только драться. Драться до последнего патрона, до последнего дыхания. Лучше смерть, чем...» Нет, он не называл это пленом. Оказаться в лапах врага представлялось ему бесчестием.
