— Провизия у тебя, — сказал Мерсье.
— Наоборот, — сказал Камье.
— Действительно, — сказал Мерсье.
— У меня голод прошел, — сказал Камье.
— Нужно есть, — сказал Мерсье.
— Не вижу смысла, — сказал Камье.
— У нас впереди еще долгий и тяжелый путь, — сказал Мерсье.
— Чем скорее наступит конец, тем лучше, — сказал Камье[10].
— Действительно, — сказал Мерсье.
Голова смотрителя возникла в дверях. Хотите верьте, хотите нет, видна была только его голова. И она хотела сообщить, в присущей ему затейливой манере, что за пол-кроны они вольны остаться на ночь.
— Теперь вещь обдумана? — сказал Камье. — И все в порядке?
— Нет, — сказал Мерсье.
— А когда-нибудь будет? — сказал Камье.
— Хотелось бы верить, — сказал Мерсье. — Да, я верю, не твердо, нет, но я верю, да, день придет, когда все будет в порядке наконец.
— Это будет восхитительно, — сказал Камье.
— Будем надеяться, — сказал Мерсье.
Долгим взглядом посмотрели они друг на друга. Камье сказал себе: «Даже его я не могу выносить». Такая же мысль волновала и его визави.
Два пункта представлялись все же установленными в результате их совещания:
1. Мерсье отправляется один, на колесах, в плаще. Где бы он ни остановился на ночлег, в первом же подходящем месте, он все подготовит к прибытию Камье. У Камье остается зонт. Сак не упоминается.
2. Вышло так, что Мерсье до сих пор проявлял себя живым и энергичным, Камье — мертвым грузом. Следовало ожидать, что в любой момент положение может перемениться. Так на менее слабого пусть обопрется слабейший, чтобы путь продолжать. Вместе они, возможно, сумеют быть доблестны. Во что верится, конечно, с трудом. Или же великая слабость может овладеть ими одновременно. Да не поддадутся они в таком случае отчаянию, но будут с верою ждать, покуда минет тяжелое время. Несмотря на туманность этих выражений, они друг друга поняли, более или менее.
— Не зная, что и думать, — сказал Камье, — гляжу я вдаль.
— Вроде бы рассеивается, — сказал Мерсье.
— Солнце появилось наконец, — сказал Камье, — чтобы мы могли полюбоваться, как оно опускается за горизонт.
— Этот долгий миг яркости, — сказал Камье, — с его тысячью оттенков, всегда трогает мое сердце.
— Закончен изнурительный дневной труд, — сказал Камье, — что-то вроде чернил поднимается на востоке и заливает небо.
Объявляя конец рабочего времени, прозвонил колокол.
— Мне видятся неясные, расплывчатые фигуры, — сказал Камье, — они появляются и проходят с приглушенными возгласами.
