«Ну вот, теперь у меня появилось еще и чувство ответственности! Спасибо, профессор… Так скоро и совесть проснется, как жить дальше буду?»
Мы двигались по улицам Н медленно, словно плыли в кастрюле с густым киселем. Раскаленный воздух обжигал гортань, лез в глаза, нос, рот. Пот стекал по спине мерзкими струйками, быстро высыхал. От жары страдали все.
Когда я в очередной раз прикладывался к фляге, на глаза попалась новенькая детская песочница. Пластмассовый навес в форме гриба выцветал на глазах, он быстро тускнел, терял краску, скукоживался, что ли. Внезапно на меня навалилось тяжелое понимание того, в какой ситуации мы все находились. Сотни, тысячи людей заперты в подземельях! Вентиляция барахлит, на улице нестерпимая жара, помощь может прибыть слишком поздно. В бомбоубежище я вообще не задумывался над тем, что творится в городе. Даже встреча с не в меру агрессивным импом не вселила в меня ту робость, которая проявилась на улице. Тогда, осторожно ступая по горячему асфальту, потихоньку начинал понимать, что такое острый приступ паники. Хотелось бежать. Бежать и орать дурным голосом. Но какое-то слабо знакомое чувство останавливало меня.
— Вы уже ощутили первые признаки «панической атаки»? — заботливо спросил Игорь.
Я мысленно просканировал организм и согласился, что ощутил. Оба солдата тоже что-то ощущали: лица бледные, испуганные, на лбу и щеках проступила испарина.
Сглотнув, спросил хрипло:
— А что это за «атака» такая?
— Всего я вам рассказать не смогу, — покачал головой Хромов, — образование не то! Знаю только, что так назывался неизвестный науке синдром, от которого страдали наши солдаты в закрытой части города. Причем действовать он начинал лишь днем, и лишь на улице. Стоило человеку вернуться в помещение — симптомы «панической атаки» исчезали…
«Нет, ну это понять-то можно! Если на улице есть шанс встретить милашку вроде импа или тех тварей, что были под заводом, неудивительно, что солдат от страха колбасило. А в то время дела в Н обстояли куда лучше, чем сейчас! Так что теперь этот синдром мог разгуляться с новой силой…»
— А почему было страшно только днем? — мои размышления нарушил «боровичок» Карпов. Он явно нервничал, часто облизывал сухие губы, косился по сторонам.
— Неизвестно, — отчего-то радостно ответил Игорь. — В этом-то и заключается главный парадокс синдрома! Одно дело, если бы паника захлестывала ночью, — тогда все было бы понятно — но вот днем! Это, скажу я вам, тайна почище…
