Чем притягателен полет? Пожалуй, прежде всего тем, что ты, человек, взмывая ввысь, уподобляешься птице. А еще тем, что в твоих руках вроде бы и не штурвал, а волшебный рычаг, которым можно запросто повернуть всю вселенную. Хочешь — качни ее вверх-вниз, хочешь — накрени влево или вправо, хочешь — ставь на дыбы или раскручивай вокруг себя и пускай волчком.
Одно плохо: там, в небесах, подчас начинает тяготить одиночество. И тогда так нужно отвести душу, перекинуться с кем-нибудь хотя бы единым словечком.
Раньше в таких случаях я заводил беседу со своей крылатой машиной. А вот с реактивной — не мог. Я уж ее и подружкой называл, и голубушкой — она в ответ лишь рычит. Так какая же тут, к чертям собачьим, беседа!
— У-у, змеюка, — посмеиваясь, говорил я. — Злопамятная. Все не можешь простить мне грубых посадок и резкого торможения. Ну ничего, никуда ты не денешься. Теперь мы с тобой связаны накрепко, и я тебя приручу.
От сердитого громоподобного рычания мне и в полете становилось не по себе, и после полета долго еще гудело в голове. Поэтому в тот день, когда комэск допустил меня к пилотажу на высоте, я перед стартом включил герметизацию кабины. И сразу оглушительный рев двигателей стал слабым, еле различимым, словно мой самолет из огнедышащего зверя превратился в ласкового мурлыку.
В тишине управлять машиной гораздо легче. Взлетев, я работал без напряжения и, кажется, совсем не думал о том, куда повернуть штурвал, какие обороты дать турбинам, какой и когда нажать тумблер. Все получалось вроде бы само собой. Могучий корабль жил моей волей, дышал моим дыханием, покорно отдавая мне свою неукротимую мощь.
Радовала и погода. Прокаленный морозом воздух был плотен, прозрачен и сух. Опираясь на него, серебристые плоскости легко несли меня вверх, и все шире открывалась взору разметнувшаяся подо мной земля. «Солдат, — спросили русского солдата, — а велика ли земля, которую ты охраняешь?»
«Солнце взойдет — там начало, — ответил русский солдат. — Солнце зайдет — там край».
Я тоже солдат. Я — солдат русского неба. Советской авиации — рядовой. Вон она какая, та земля, которую мне доверено охранять. Даже отсюда, с огромной высоты, всю ее не окинуть взглядом. Чье сердце не вздрогнет, чья душа не замрет при виде этой богатырской земли!
И крылатой машине передалось мое настроение. Она заговорила со мной. Заговорила сама.
«Что с тобой? — спросила она. — Тебя сегодня не узнать».
«Мне хочется петь, — сказал я. — Давай споем вместе. И поднимись выше. Как можно выше». И она меня поняла. И запела.
