Есенинская лирика по ее характеру вообще немыслима без того, кто воспринимает: это, так сказать, откровенность за откровенность, любовь за любовь, песня не для себя самого, не наедине, а для других — на миру. Есенин рассказал о себе всю правду в певучих, подкупающих своей музыкальностью и какой-то «закадычной» дружеской интонацией стихах. И этот порыв к людям, эту открытость и поэтизацию простых человеческих чувств, весь очень доступный, эмоциональный мир поэзии Есенина мы воспринимаем глубоко и признательно. Лирику-индивидуалисту противопоказаны такие стихи:
Каждый труд благослови, удача!
Рыбаку — чтоб с рыбой невода,
Пахарю — чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года.
«Общительность» поэзии Есенина расширяется на все живое, за пределы разумного и сознательно внимающего. Много раз исследователи отмечали исключительное свойство есенинского мировосприятия в стихах — поэтический «анимизм» его произведений, способность отличать живую душу во всем вокруг: в березке, которая шепчет поэту слова о покинувшем ее возлюбленном, в цветах, с которыми поэт «выпил бы на «ты», в ветре, который у Есенина может быть и «серебряным» и «косматым», наконец, в животном, потерявшем детеныша или жестоко раненном во время охоты, — во всем, что дышит, двигается, растет и селится по земле. Это — поэзия по преимуществу, по самой своей сути, редкий чудодейный дар души, подлинная близость природе, сопричастность ее тайнам, как у девы Февронии в «Граде Китеже». Только так могли родиться изумительные есенинские «Песнь о собаке», «Корова» и «Лисица», а также знаменитый жеребенок — «милый, милый, смешной дуралей» из «Сорокоуста».
Таким образом, «состав» поэзии Есенина сложен и противоречив. Тут и подлинно высокая струя, настоящая классика русской лирической поэзии, и рядом то, что, будучи преувеличенным, создало двусмысленную славу Есенина как «российского скандального пиита». Но и то и другое — и настроения светлые, ласковые, мажорные, и мотивы тоски, боли, печали — все это принадлежит поэзии Есенина изнутри. Современникам было трудно с Есениным, когда новые советские начала жизни только устанавливались. Позднее (не без чьих-то усилий) творчество Есенина как бы растворилось в распадном общественном явлении — в так называемой «есенинщине», и под флагом борьбы с нею разные ретивцы постарались изъять стихи Есенина из обращения.
С тех пор как «у народа, у языкотворца умер звонкий забулдыга-подмастерье», прошло тридцать лет. За это время многое преходящее в поэзии Есенина отсеялось само собой, многое выступило в ином свете, а главное — неуклонно сламываются последние попытки вульгарного отношения к сложным фактам литературы и жизни. И если в те времена, в тогдашней неустойчивой «злобе дня» с Есениным порою было трудно, если современники могли мало дорожить тем, что было для них будничным, что просто вплеталось в их жизнь, то мы-то теперь ясно видим всю значительность и важность поэзии Сергея Есенина, дорожа каждым ее вздохом, потому что — «там человек сгорел» (А. Блок).
