.
Таким образом, на известный исторический срок постоянные, коренные идейные тенденции толстовского творчества совпадали с объективно сложившимися, господствующими в литературе и обществе идеологическими интересами, эмоциями, с общественными настроениями. И в этом смысле «Смерть Ивана Ильича» особенно значительна и характерна. В ней глубокое раздумье над жизнью, осмысление ее теперешней низкой формы в свете вечного трагического финала, осмысление не для ее частичного улучшения, демократизации, смены министерств и т. п., а с попыткой в корне выправить несправедливый мир, найти спасение и для тех, кто внизу, и для тех, кто наверху, показать, как никнут страх, злоба, боль, ненависть перед некоей высочайшей радостью бытия,— то есть вырвать с корнем проклятый «красный цветок». Но Толстому в минимальной степени свойствен тот романтический, жертвенный порыв, с которым устремлялся, скажем, Гаршин в бой с демонами зла, ему чужды беззаветность, тревога сердца, забывшего о вине людей, о том, что кроме зла фатального, непознаваемого есть просто составляемые в течение веков ходом жизни и движением прогресса зло и несправедливость. Эта-то сторона дела как раз входит в содержание толстовских писаний прежде всего. Каленым железом своего реализма жжет Толстой язвы современного устройства жизни, пороки буржуазной цивилизации.
На первой странице одной из ранних рукописей повести «Смерть Ивана Ильича» на полях, в виде эпиграфа, Толстым написано: «Нельзя, нельзя и нельзя так жить, как я жил и как мы все живем. Это открыла мне смерть Ивана Ильича и оставленные им записки…» 3
1 Блок А. Солнце над Россией. — Соч. в 2-х т., т. II, М., 1955, с. 71.
2 В музыковедении встречаются прямые сопоставления позднего Чайковского и позднего Толстого. Так, академик Асафьев заметил в одном из исследований, что в «Шестой симфонии (Чайковского) есть что-то от кошмара и жуткого просветления «Смерти Ивана Ильича» Толстого».
3 Цит. по комментарию Л. П. Гроссмана. См.: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 26, с. 684.
Первоначальный замысел Толстого сводился, следовательно, к тому, чтобы, используя факты, переданные ему Кузминской, о последних днях Мечникова, заставить его вновь заговорить на страницах повести для большей убедительности, «чтобы ужасная правда была яснее», использовать его личное неопровержимое свидетельство против ложной и жестокой жизни. Частью повести должно было стать и описание того переворота, который произошел в душе близкого друга Ивана Ильича, первым прочитавшего посмертные его записки.
