нужно», говорил Толстой, «жизнь наша сама собой проявляется; но нужно усилие неделания, чтобы не сделать или не сказать чего-либо противного истине» 2 . Таким образом, жизнь человека искусственно делится у Толстого на два отрезка, из которых первый обычно протяженней, ибо долог путь к истине и любви: жизнь до обращения, кризиса, духовного озарения и после него. По такой схеме строится жизнь большинства «поздних» героев Толстого и героев его народных рассказов — и Ивана Ильича, и Брехунова в «Хозяине и работнике», и, наконец, Нехлюдова. По существу, эта схема духовного развития человека идет еще от «Исповеди» с ее мучительными поисками бога, кризисом и познанным в конце концов высшим смыслом жизни, с ее делением жизни на «до» и «после».
1 Плеханов Г. В. Смешение представлений. — Соч., т. XXIV, с. 198.
2 Гусев Н. Два года с Л. Н. Толстым. М., 1928, с. 68.
При всей явной реакционности толстовской дуалистической концепции есть в ней и своя рациональная часть: признание за каждой человеческой жизнью величайшей важности и ценности, отыскание в ней глубокого смысла и значения — в противоречие снижению, опошлению жизни в эксплуататорском обществе, стремлению обосноваться в обществе паразитически, за счет рабства или обмана других. Несравненно более активный положительный смысл, однако, имеет другая сторона творчества позднего Толстого — его разрушительная, резко критическая сторона, тесно связанная с буйными, все отрицающими, разинскими чертами угнетаемого и борющегося народа. Об этом писал Ленин: «Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному «христианскому анархизму»…» 1
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 211.
Действительно, поздние произведения Толстого — это ряд беспощадных атак на существующее в России положение вещей, охраняемое властью «паразитов и дармоедов», как с народной резкостью именует в те годы Толстой господствующие классы. Жесточайшему, ни с чем не сравнимому по искусству и смелости разоблачению подвергает Толстой все институты, все условия и обычаи «капиталистического соревновательного устройства», все фальшивые святыни и нормы общества: собственность, семью, религию. Повсюду, снизу доверху, от бедной чиновничьей семьи до окружения самодержца, до самого самодержца, от тюремных камер до заседаний правительствующего сената, открывает Толстой внутреннее убожество, бесчеловечный эгоизм, пустоту и низменность под маской то величия, то законности, то приличия и приятности, то, наконец, кротости и богобоязненности.
