Конечно, бывают случаи, когда никакой доброжелательности не хватит и приходится вести речь об агрессивной бесхудожественности и просто халтуре. Тут и Марк Щеглов как рецензент романа Е. Пермяка «Драгоценное наследство» превращается в литературного фельетониста. Плохая литература тоже умеет защитить себя, и для обороны от резкой критики бездарных книг во времена, когда работал Марк Щеглов, был изобретен тезис «хозяйского отношения к литературе». Щеглов резонно возражал: к литературе не применимо плюшкинское правило «в хозяйстве все пригодится», и хозяйское отношение нельзя распространять на халтуру.
Белинского журнальные недруги называли «неистовым» за его страстность. Бесстрастие, по-видимому, плохо вяжется с серьезным занятием критикой. Мягкий в жизни, Марк Щеглов в литературе был бойцом неуступчивым и азартным.
И все же «разносить» или «восхвалять» — это не его ремесло. Сейчас в критике редки основательные разборы; обычны панегирики, вялые пересказы или, много реже, ироническая отповедь. Марк Щеглов был критиком, способным по преимуществу к «разбору» как к попытке осуществить справедливый литературный суд. Высокая интеллектуальная беспристрастность этого суда при всей эмоциональной увлеченности и составляет, наверное, главную силу Щеглова-критика. Просто холодноватая справедливость, раскладывание по полкам промахов и удач оставляли бы впечатление равнодушного школярства, сухой систематики, чужеродной искусству. Но одна увлеченность, даже страстная одержимость искусством, безотчетная радость при встрече с чем-то неоспоримо художественным и брезгливое отношение к неудаче оставались бы все-таки бедны убедительностью, гибли в бездоказательности критических «захлебов» и разносов, подхлестнутых начальными эмоциями.
Если, по замечанию Пушкина, проза требует мыслей и мыслей, то критика требует мыслей втройне. У Марка Щеглова, быть может, и не было самобытных социальных идей, он не чеканил нравственные максимы и не вскрывал социальные корни. Он больше говорил о нарушении эстетических законов, но за ними всегда стояли законы жизни.
Эстетика Щеглова была основана на том, что сфера искусства виделась ему не прикладной, служебной по отношению к общественным задачам, а самостоятельной и важной для всего существования человека сферой жизни. Отсюда его война с «иллюстративностью», заданными решениями, «инсценировками» действительности. Отсюда же упорное подчеркивание — не в одной статье — различия должностной, уголовно-административной точки зрения и художественного суда. Юридическая справедливость требует наказания виновных, несомненного итога дела и торжества закона. Искусство, по Марку Щеглову, не обещает непременной воспитательной кары и торжества идеала. Оно руководствуется своими законами, среди которых высший — правда жизни и художественная совесть.
