Но вместе и заодно с автором и здесь критик идет лишь до известной черты. Объяснение нрава и характера Грацианского его дореволюционным прошлым, позорной связью с жандармским управлением разочаровывает критика как робость художника, избравшего слабое и избитое объяснение причин изображенного им ярко явления. Грацианские, связанные с царской охранкой, вымерли или вымирают, но почему они в достатке произрастают на почве новой действительности? — вот перед каким вопросом ставит критик автора романа, да и всех читателей его статьи.
Эти свойства критики Марка Щеглова не создали стойкой традиции. В недавние времена и по сей день критику рассматривают как обслуживающий персонал в литературном доме, а многие имена остаются неприкасаемыми. Щеглов не испытывал такого пиетета, как мы, к литературным чинам, именам и репутациям. Зато он больше нас уважал результат труда писателя — его книгу, как нечто существующее и действующее объективно, и еще больше — жизнь, ее воодушевившую и с нею соотносимую. Щеглов приступал к разбору произведения без задней мысли, относясь к нему как к чему-то природному, существующему вне зависимости от наших желаний, как к дереву или цветку, и готов был восхищаться его красой, но хотел знать и его болезни.
Его трудно, просто нельзя было заподозрить в хитроумном тактическом расчете, не говоря уж о личных видах или узкогрупповых пристрастиях. И упрека в переходе на «личности» он не заслуживал, даже когда без всяких «церемонных обиняков» (его словечко!) высказывал суждение, положим, о пьесе А. Корнейчука, драматурга, которому словно была «выдана на все времена некая индульгенция в защиту от критики!», и вот этому-то «неприкасаемому» автору Щеглов мог вымолвить напрямик: «Даже трудно порой разобраться, где в пьесе «Крылья» мы имеем дело с простой художественной слабостью и где начинается человеческая нечуткость, неспособность схватиться за голову при виде того, какие странные вещи порою выходят из-под пера» («Реализм современной драмы»).
Он был резче нас в осуждении плохого в литературе, он был увлеченнее, горячее нас в поддержке хорошего. И пожалуй, справедливее.
Даже разбирая сочинение слабое и по заслугам резко критикуя его, Щеглов, где только может не в ущерб правде, найдет и укажет его достоинства. Он делает это не формально, думаю, не для того чтобы выглядеть беспристрастным иди боясь обидеть автора, а из чувства справедливости и уважения к чужому труду. «Удачно «схвачены»…», «Радостью для читателя…», «Интересно написал…», «Довольно похоже передана атмосфера…» — все это взято из статьи о слабом романе «Опера Снегина», которому тут же автор и воздаст по заслугам как «производственному роману» на музыкальную тему, роману о музыке «без музыкального сопровождения».
