действительность «в форме жизни». От этого, между прочим, все богатство возможностей очерка, ибо жизнь всегда разнообразнее любой сочиненности. Очерк может быть очерком-рассказом, имеющим обычное сюжетное строение и глубину разработки характеров; очерк может быть лирически-публицистической статьей с фактами-иллюстрациями; очерком-дневником и путевыми заметками; сжатым и отрывочным репортажем и объемным, психологическим очерком-портретом и т. д. Всякий раз, учитывая особенности жизненного материала, лежащего в основе очерка, мы, однако, вправе подходить к очерку с самыми высокими требованиями, общими для всех литературных жанров; но, учитывая максимальную приближенность очерка к действительности, мы особенно вправе требовать от очерка правдивости, верности жизни, «нормального» человеческого чувства.
Мы ни в коем случае не хотим поступиться оперативностью очерка, его способностью быстро, «сию минуту» откликаться на запросы времени, момента. Мы даже можем извинить художественную неоформленность очерка, когда нужда в отклике столь велика, что у автора нет времени ни на какую художественную обработку, и очерк превращается в сжатое, воздействующее силою самого факта сообщение. Конечно, есть масса случаев, когда такая «очерченность», «общее в кратком» необходимы и неизбежны и ни о какой глубокой психологии и всесторонности образов не может быть и речи. Но тогда же и нет оснований говорить о «способах построения типического образа», о композиционных принципах и т. д. Очерк в таких случаях несет строго и моментально служебную роль. он информирует, бьет тревогу, в нем есть только некий выхваченный из гущи жизни важный факт и голос писателя — требовательный, призывный, осуждающий или восхваляющий. И это — литература. Но здесь, в этих «телеграфных» жанрах, мы часто не имеем права подходить к писателю с теми неуклонными требованиями, с которыми мы обращаемся к литературе иных родов, здесь вопрос о художественности и даже таланте нередко заменяется вопросами знания дела, грамотности, ремесла. Когда же очерк перестает быть «заметкой», но претендует быть причислен к «большой литературе», к традиции классического очерка Радищева, Тургенева, Герцена, Щедрина, Успенского, Короленко, Горького, — мы должны требовать от очерка не «специфики», то есть «схватывания на лету», «в общих чертах», «очерчивания», но того же, чего мы ждем от рассказа, новеллы, краткой повести. Ибо очерк — высокая форма художественной словесности, имеющая лишь специфический материал описания —
