Но уже в «Партизанских повестях» сильно ощущается отмеченное выше противоречие между драматическим, глубоким содержанием и изысканной, подчас нарочитой художественной формой с явной ориентацией на столпов «орнаментальной» прозы и формалистического увлечения «приемом» Андрея Белого и Ремизова.
Фрагментарный, разорванный стиль изложения, видный в «Бронепоезде», натуралистические излишества, «выпячивание» натуралистической детали во всех трех повестях, иногда чисто внешний лирический орнамент (в «Цветных ветрах»), образное «остранение» (см. начальные строки «Бронепоезда» — «цифры блестели перед глазами: на дверях купе, на рамах окна, на ремне, на кобуре револьвера… точно огромная мясистая цифра 8, на койке… отдыхает прапорщик Обаб»), «злоупотребление местными речениями», языковой натурализм, за который упрекал Вс. Иванова Горький (некоторые реплики Син Бин-у, «звукозапись» всех анормальностей крестьянской речи и проч.), стилизация под сказ или в некоторых более поздних произведениях под восточный сказ («Рассказы на вершине Эльбруса») — все это при яркой индивидуальности творчества Вс. Иванова и значительности того жизненного содержания, к которому он тяготеет, было явно поверхностным формалистическим наносом, от которого, впрочем, писатель освобождался долго и с трудом.
После «Партизанских повестей» Вс. Иванов усиленно работал в разных жанрах. В 20-е годы это один из наиболее плодовитых авторов.
Мы встречаем в творчестве Вс. Иванова этой поры занимательные, остросюжетные, иронические новеллы, собранные в цикл «Экзотических рассказов». Тут и рассказы-воспоминания о детстве и юности («Когда я был факиром», «Отец и мать» и др.), и рассказы, основанные на драматических эпизодах гражданской войны («Смерть Сапеги», «Лощина Кара-Сор» и др.), и иронические стилизации в восточном духе, но на современном анекдотическом материале («Рассказы на вершине Эльбруса»), и рассказы, отражающие мрачные и тяжелые страницы полузвериного существования людей в эпоху войн и революций («Дитё», «Полая Арапия» и мн. др.).
Но центральное место в эту полосу творчества Вс. Иванова занимает нашумевший сборник «Тайное тайных» (1927), к которому в той или иной мере примыкает основная масса написанного Вс. Ивановым в середине и конце 20-х годов.
То повышенное внимание к биологическому началу в человеке, к первоначальной жизненной стихии, а также культ внеразумного и неосознанного — все это, отмеченное нами еще в «Цветных ветрах», нашло в рассказах группы «Тайного тайных» свое наиболее полное воплощение. Но если в «Цветных ветрах» и в ряде рассказов более позднего периода биологичность и стихийность являлись часто лишь своеобразным преломлением социальных бурь, захватывающих человека до глубины души, то в рассказах «Тайного тайных» обостренный интерес автора переключается на подсознательную, стихийную жизнь некоей человеческой единицы, выключенной из времени и истории, отданной во власть разрушительных биофатальных сил. В герое «Тайного тайных», обычно представителе мелкобуржуазной, крестьянско-мещанской уездной среды, просыпаются и бушуют «извечные», не побежденные ничем страсти, томления — тяга к земле, тяжелая похоть, ужас смерти, разрушительные импульсы, чувство биологической, «клеточной» близости ко всему земному. Весь этот комплекс подсознательных, слепо прорывающихся чувств в человеке и есть то «тайное тайных», над чем не властны ни общественные силы, ни революция, ни разум, ни воля человека. Наоборот, именно это «тайное тайных» — земля, пашня, хлеб, инстинкт размножения и продолжения рода, патология любви и ненависти — это подчиняет себе в человеке все духовное и разумное. Люди в рассказах этой группы бродят по земле как сомнамбулы, ведомые своим «тайным», они добиваются чего-то или бегут от чего-то, не в силах объяснить себе свое поведение, подчиняясь лишь власти «тайного».
