человека — сына земли. Целый пантеистический гимн этой внеразумной, хаотичной, красочной и пряной экзотике «земляных» сил, живородящих и убивающих, пропет в лирических отступлениях повести. Первобытен и томящ пейзаж повести: «Ночи текли медленные и широкие, как сибирские реки. Ревели, просили любви в Тарбагайских горах звери… Избы текли огромные, тянулись зелеными деревьями. Как темные цветы, отражая звезды, пахли людьми окна. Выли, тоскуя по горам, лохматые волчеглазые собаки…» Так же «тоскуют» по горам, по какой-то своей общей прародине — земле — и люди, действующие в повести, их тоже тревожат запахи, «земляные, извечные. Непереносные».
Выразителем этой мучительной и сладкой тоски по земле, по элементарному, естественному строю жизни, выразителем особой полуязыческой мужицкой психологии становится в повести старик Калистрат Ефимыч. Излучинами его первобытной души прежде всего интересуется автор повести. И именно от стихийных взрывов и томлений этого мужицкого пророка с «зеленой» бородой, несмотря на свою старость, по-плотски могучего, зависит теперь, как повернутся дела в «партизанщине». То ли подует ветер «рыжебородый, русский, злой», и тогда «убивать так убивать. Жечь так жечь. Всех убивать, все жечь». Либо сменит его «ветер луговой, зеленый, пахучий», и тогда уж ничто не заставит мужика оторваться от пашни, от древнего своего дела. Таким образом — очень симптоматично для дальнейшего развития творчества Вс. Иванова, — стихия массовых движений, освободительных могучих социальных сил заменяется здесь стихией извечного, биологически «мужицкого», идущего снизу, от земляных соков и колдовских травяных запахов.
И уже не капитану Незеласову, не «трупам завтрашнего дня» противопоставлена в повести эта извечная, мужицкая, языческая стихия, а железной, городской силе организующего разума, воплощенного в образе предводителя партизанских отрядов большевика Никитина.
Но точно так же, как искажено здесь представление о судьбе крестьянства в революции, грубо примитивизован и образ пролетария-питерца, посланного городом на помощь селу. Действительность гражданской войны рождала разные типы вожаков масс, в том числе и жестоких диктаторов и насильников-атаманов. Вс. Иванов в «Цветных ветрах» в образе большевика Никитина рисует неумолимый концентрат воли и железного аскетизма, не считающегося ни с чем. В системе образов, в той стихии стихийного, которая разливается в повести, образ Никитина, его воля, твердость и неумолимость решений, его рассчитанная безжалостность возникают как антитеза мужицкому безрассудству и безволию. В мужицком «тесте», как выражается Никитин, он должен служить «квашней», круто сворачивающим и подчиняющим аморфную массу веществом.
