— И ты не попробовал хозяйского угощеньица?
— Провались он в тартарары! Мне тайком от него кумысу поднесли.
Владимир, на минуту опустив весла и обернувшись к Надежде, коротко пересказал разговор с Симоном Афанасьевичем над речным обрывом.
— Ни стыда у него, ни совести, — подтвердил Сосипатыч, сердито загребая воду кормовым веслом. — Другой бы рубля не пожалел, а этот, язва, шесть гривен. А мне теперича руки надыть в бане отпаривать. Скупердяй бессовестный!.. Как ты говоришь, Ильич? Спалататор?
— Да, эксплуататор. И он, ты знаешь, Надюша, за парламент! Только не французского, а английского типа, чтобы — при царе-батюшке! И сам не прочь в депутаты. Опаснейший из противников.
На следующий день, вспомнив о серебристых бликах на миражных озерах, о метелках цветущей солодки, Надежда написала своей будущей свекрови:
«А за Енисеем чудо как хорошо!»
Шестого июля 1898 года Минусинский исправник Мухин отдыхал после сытного обеда, когда из полицейского управления пришел дежурный помощник.
— Важная надобность, — объяснил исправнице. — Будите, почтенная.
Мухин, полусонно зевая и накидывая подтяжки на плечи, вышел из спальни в мягких шлепанцах.
— От его превосходительства, — прищелкнул каблуками помощник, подавая телеграмму, записанную на особом бланке. — Экстренная депеша.
Глянув на первые слова, исправник сердито сплюнул:
— Тьфу! Стоило будить… Я думал: предписано беглых искать. Или генерала встречать. А тут… Опять Ульянов! Хлопот на мою голову!.. — И, возвращая телеграмму, распорядился: — К утру приготовь нарочного в Шушенское. Тройку. Пусть знает — от самого губернатора распоряжение!
Еще раз зевнул, расправил плечи.
— Сон разбит. А снилось что-то завлекательное… Теперь и не припомню… — Потер руками щеки, с порога спальни добавил начальственным тоном: — За исполнением проследить, как полагается. И после сего — донесение по всем статьям.
Телеграмма губернатора подействовала, — отец Иоанн согласился без третьего оглашения обвенчать в пятницу, 10 июля. На приготовления и хлопоты оставалось два дня. Ими с утра до вечера были заняты все трое.
Владимир первым делом перевез в дом Петровой книги, разместил их на полках в своем рабочем углу, где уже стояла новенькая конторка, пахнущая краской. Потом с помощью Надежды поставил в той же комнате две железные кровати.
В пятницу утром он отвел туда Дженни и привязал за ножку стола. Собака не хотела оставаться одна в незнакомом доме, грызла ременной поводок и скулила до тех пор, пока он не принес ружье и патронташ, один вид которых успокоил Дженни.
