Я часто замечала неприязненные взгляды. До моих ушей долетали колкие словечки, вроде «флинтенвайб», то-есть женщина-солдат, что-то совсем неудобоваримое для этих дам наци-общества. Реагировать на это я не хотела, думая, что все скоропреходяще, и только с одной прехорошенькой немкой, Эльзой Гючов, вдовой какого-то крупного офицера, прошипевшей мне вслед, что все русские — коммунисты, у меня произошла стычка. Короче говоря, я дала ей пощечину. Это дошло до ушей коменданта, и нас обеих вызвали к нему. Мое объяснение было принято во внимание. Эльза не отрицала своих слов, прибавив, что ее мужа убили русские коммунисты, и что она терпеть не может этот народ. Комендант отпустил меня с миром, а немке прочитал нотацию. На этом все кончилось, но в душе у меня осталась глубокая царапина.
Теперь мы все ехали вместе по дорогам, залитым дождем ранней осени, в страшный, по рассказам и неизвестный Вольфсберг 373.
В то время я еще сильно хромала из-за осколка под коленной чашечкой, но не старалась занять место на скамьях в машине, а предпочла стоять у маленького окна и через решетку смотреть на дорогу.
Несколько мужчин, ехавших с нами, уселись прямо на пол. «Переселенцы» пели. В железных стенах машины это пение казалось неестественно громким. Кто-то с мастерством «йодловал» по-тирольски, хор дружно подхватывал и разражался новым шуточным куплетом. Наружу лил типичный для Австрии нудный «шнюрл реген», мелкий, частый дождь, которому, казалось, не было конца.
Всю дорогу, на которую пошло около трех часов, я раздумывала о том, что нас всех и меня в частности ждет в этом, действительно «собачьем ящике». Промелькнул городок Фелькермаркт, старинное сонливое местечко, в котором англичане оставили нас запертыми в стальной коробке, а сами пошли перекусить и выпить эля в казарме полка Дорсет. Где-то, за густыми зарослями вербы и ивы, бурлила и шумела мутная, коричневая вода Дравы. В прорывах облаков видны были в мое окошечко горы Словении…
Пробовала молиться, но мозг плел свои мысли, и я никак не могла сосредоточиться.
Часов около четырех дня мы, наконец, подъехали к месту, в котором мне было суждено пробыть два долгих года. Машина остановилась перед воротами, которые охраняли четыре английских солдата, с медными бизонами на беретах. После долгих переговоров, их открыли, и мы въехали в первый двор, знакомый мне по воспоминаниям. Налево — бараки для солдат. Направо — штаб коменданта лагеря. Дальше — штаб Эф-Эс-Эс и одновременно чистилище для приезжающих. Направо — английские кухни и прачечная.
